Сибирские купцы. Торговля в Евразии раннего Нового времени

Говорили, что Петр Великий кардинальным образом преобразовал русский империализм. Важными знаками империи стали идеи цивилизованности и территориальности, высказывавшиеся с твердой ориентацией на Запад1570. Однако начало сознательной ориентации на Запад не следует смешивать с давно существовавшим в Московском государстве представлением о себе как об империи1571. Начиная с XV века, когда великие князья Московские начали «собирание земель», каждый государственный документ начинался со скрупулезного напоминания адресату о многочисленных территориях, на которых правил великий князь. В XVII веке русские цари видели в себе суверенных правителей разнообразных народов1572. Царь Алексей Михайлович с гордостью описывал китайскому императору свои поликонфессиональные и полиэтничные владения1573. Но русская экспансия в Сибирь была прагматичной. Летописцы разглагольствовали о Божественном провидении, но корреспонденция московских канцелярий свободна от упоминания возвышенных имперских целей. Канцелярские документы говорят о том, что надо бы проплыть чуть дальше вдоль реки и найти новых людей, которых можно было бы добавить в списки плательщиков ясака. Московское государство не нуждалось в Просвещении, чтобы понять, что записывание имен является необходимой частью его имперского проекта, – это демонстрирует старейший документ тюменского архива1574. Главное стремление заключалось в том, чтобы добавить людей в список плательщиков ясака. В XVII веке государство не заботилось об их душах. Оно заботилось о пушнине, но не только о ней. Государство также стремилось к развитию торговли ради прибыли, которую от нее можно было получить, и ради снабжения новых территорий. Действительно, тот факт, что Купецкая палата, позднее Приказ купецких дел были подчинены Сибирскому приказу, а также создание по всей Сибири таможенной инфраструктуры свидетельствуют о том, что Сибирь в глазах государства ассоциировалась с торговлей1575.

ЭКОНОМИКИ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ

Настоящая книга стремится найти лучшее место для России в быстроменяющейся картине. Поведенческая экономика и информационные исследования помогают нам понять, что модели свободных рынков аккуратны, красивы и совершенно фантастичны и синапсы экономической деятельности зависят далеко не только от спроса, предложения и рациональных действий. Поэтому историки все лучше осознают, что нельзя в полной мере понять экономику раннего Нового времени, опираясь исключительно на неоклассическую экономическую теорию. Например, если раньше главной ограничительной силой были культурные нормы, то в современном мире их место в большой степени заняли законы. Но торговля не определяется одним законом, ведь обычаи и культура продолжали (и продолжают) действовать, порой непредсказуемым образом. Ученые наблюдали это многократно и во многих разных местах. Эпохальный труд Ричарда Уайта «Перекресток», рассказывающий, что алгонкин мог воровать у врага, чтобы выполнить долг перед другом, – всего лишь один пример, демонстрирующий дополнительные и неизбежные затруднения, которые вызывались существованием различных правовых режимов в одной империи1576. До какой степени торговля раннего Нового времени управлялась каноничными рыночными силами, спросом и предложением – богатая тема для изучения.

Возможно, ничто так не подрывает краеугольный камень классической экономической теории, а именно рациональное действие, как сама природа познания1577. В современном мире очевидна непростая природа познания, которое отнюдь не сводится к тому, чтобы быть объективной переменной в экономических уравнениях. Насколько же эта проблема была более серьезной в неравномерном информационном ландшафте раннего Нового времени. Разумеется, в мире, где более долгосрочные временные горизонты сделали важнейшим вопросом твердую валюту, сделки до какой-то степени были подчинены мотиву выгоды, но доверие играло не менее важную роль. Если принять во внимание более долговременные временные горизонты, нехватку драгоценных металлов, информации, мобильности и, во многих случаях, политической стабильности, становится очевидным, что в эпоху, предшествовавшую модерну, преобладали другие способы подсчета. На периферии они отличались еще сильнее. Местные жители были погружены в более сложные отношения с торговлей, чем чужаки. Не зная местных тонкостей, мы можем предположить, что чужаки платили дороже и совершали больше ошибок, чем местные, хорошо знакомые с местными валютами. Таким образом, если рынки определяются конкуренцией, то русские купцы действовали в рыночных условиях, хотя конкуренция принимала иные формы, не такие, как те, что обозначены в неоклассической экономической теории.

К ВОПРОСУ О РОССИЙСКОЙ «ОТСТАЛОСТИ»