Сибирские перекрестки

– А ну, встать! – подскочил он к Валдемару и грубо схватил его за шиворот. – Быстро – в машину! – крикнул он, толкнул его к раскладушке, а сам уже бежал к кабинке.

Через минуту заработал мотор, и яркие лучи фар выхватили обезображенную и покореженную тайгу.

Валдемар и Женька подхватили с двух сторон раскладушку, как носилки, и потащили к машине. Сидорин кинулся к ним, помог погрузить раскладушку с девушкой. Сейчас он ясно и до конца понял, что помочь девушке он ничем не может. Единственный шанс, который еще остался, это успеть довести ее до людей, жилья, связи, помощи…

– Бросай, бросай все! Пилу и топоры, только пилу и топоры! – крикнул Сидорин Валдемару и Женьке уже на бегу к кабинке, еще сам не отдавая себе отчета, зачем им пила и топоры. – Оба в кузов, живо, к ней!..

Он прыгнул в кабинку, дал перегазовку, сбавив газ, высунулся из кабинки:

– Готово?!

– Да! Готово! – поспешно донеслось из кузова.

Хлопнула дверца кабинки, жалобно взвизгнул застоявшийся мотор. Машина нехотя дернулась с места и встала. Но сейчас Сидорин не оставил ей время на капризы. Газанув, он кинул ее вперед по колее.

Не проехали они и сотни метров, как уткнулись в большой свежий завал, перегородивший дорогу.

Только теперь, здесь, до сознания Сидорина дошло, какую злую шутку сыграла с ними тайга, в какую загнала ловушку и какую чудовищную работу надо сделать, чтобы вырваться из ее цепких лап и довести Веру…

«Веруньчика!» – судорожно скривилось у него лицо, и его неудержимо потянуло куда-то вниз – в апатию, безразличие и слабость… Захотелось расплакаться, громко, навзрыд, как Валдемар, от беспомощности и еще чего-то, опустошающего…

Но эта растерянность длилась не более минуты. Он взял себя в руки, понимая, что сейчас все зависит от него, только от одного его. Валдемар и Женька не в счет: ничего не соображая, они двигались и делали все автоматически, подчиняясь ему…

Сидорин выскочил из кабинки.

– Ребята! Топоры, пилу – к завалу!..

Этот завал они раскидали быстро. И машина рванулась дальше, притормаживая, объезжая или перебираясь через упавшие деревья, сердито урча… В свете фар вспыхнул новый завал, и машина, снова резко затормозив, остановилась… Над глухой таежной дорогой, тоскливо взвизгнув, застонала пила, и в нервном стуке зашелся топор…

Рассвело как-то внезапно, словно сдернули с окна занавеску… И с вершины увала, по которому продирались они, открылась картина гигантского вывала леса, широкой полосой уходящего куда-то за горизонт. И эта картина ошеломила Сидорина. Он остановил машину и, подавленный, не веря глазам, окинул все вокруг. Казалось, здесь порезвился какой-то великан. Повалявшись на тайге, он, играючи, примял ее и ушел, оставив за собой буреломы и завалы. И от этого вида на душе у него стало пусто, апатично и бессмысленно все. Вяло мелькнула нелепая мысль: «Прошел стороной… А если бы накрыл!..» Об этом он подумал равнодушно. Но в нем вдруг снова кто-то взбунтовался, обозлился: на себя, на тайгу, на машину, на еще что-то непонятное в этом мире…

«Вера, Веруньчик!» – лихорадочно мелькнуло у него, и он рванул машину вперед.

Весь день завал шел за завалом. Они прорывались через один, впереди вставал новый, за ним еще и еще… От дикой работы они отупели, еле стояли на ногах. Но подъезжая к очередному завалу, они молча вылезали из машины, хватались за пилу и топоры и с остервенением набрасывались на завал.

К вечеру, когда, казалось, они уже вырвались из тайги, раскидав очередной завал, Сидорин, в который уже раз за день залез в кузов, присел рядом с раскладушкой, взял руку Веры. Он долго искал пульс, никак не мог найти, а когда понял все, осторожно положил поверх спальника безжизненную руку девушки…

Ему стало душно, к горлу подкатил комок, в ушах зазвенело от гулко пульсирующей крови, и сразу всей тяжестью навалилась усталость от дикого напряжения. До сих пор до него как-то не доходила мысль, что она больше не встанет, не улыбнется, не откроет свои огромные темные глаза, что ее не будет, и ему некому будет сказать: «Веруньчик»… До сих пор гонка отнимала у него время подумать, почувствовать что-то человеческое… Быстрее, еще быстрее!.. Надо, надо! – весь день лихорадочно стучалась в голове только одна мысль… И вот теперь это «быстрее» потеряло смысл, и во всю мощь навалилась одна-единственная мысль: «Ее нет! И уже не будет!..»

И от этой мысли у него глухим поскуливанием вырвался странный лающий звук, который он тут же зажал в себе… Нервно провел он огрубевшей мозолистой ладонью по лицу девушки, поднялся с колен, выпрыгнул из кузова и, не оглядываясь, не сказав ни слова на молчаливые взгляды ребят, сразу понявших все, быстро пошел в лес, подальше от машины. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его слабость…

Когда он вернулся к машине, Женька и Валдемар, смятые страшной усталостью, спали на обочине дороги, прямо на земле рядом с машиной.