Сибирские перекрестки

На следующий день у Витьки заныл зуб, который он лечил перед самым отъездом, но так и не успел довести дело до конца. В Москве врач-стоматолог, женщина, на которую Витька засмотрелся, забыв о своем зубе, разинув рот, положила в дупло ватку с мышьяком, прикрыла ее замазкой и попросила его прийти через три дня, сказав, что к тому времени мышьяк убьет нерв и зуб можно будет заштукатурить основательно и надолго. Но в суматохе отъезда Витька забыл про это, вспомнил уже в пути и к тому же где-то в пути застудил больной зуб. Ноющая боль расползлась по всей челюсти, не давала ему даже закрыть рот, а тем более есть, поэтому он вынужден был голодать. К зубной боли добавился голод. Он мучил его только в первый день, а потом оставил. Организм привык голодать и успокоился, но от этого легче не стало. Весь день он бродил по платформе, ища тихое местечко, где бы не трясло и не дергало. Но на товарняке таких мест не бывает. Рот у Витьки оставался перекошенным гримасой страдания. По ночам он лежал с открытыми глазами, и его голова моталась в такт качаниям платформы, усиливая ноющую боль. От усталости он иногда проваливался в сон, похожий на обморок, но не надолго. Через полчаса зубная боль снова будила его на очередную никому не нужную вахту. Так прошло два дня.

В Красноярске они расстались с Данилой. На прощание они наскребли ему несколько рублей мелочью, дали свой адрес в поселке Мама. За эти дни они привязались к нему, и было жаль с ним расставаться.

– Данила, захочешь, приезжай к нам на Маму, в партию, – предложил Витька. – Зинаида будет не против. Нам еще нужны рабочие – в поле, на лето.

Данила спрыгнул с платформы, помахал им на прощанье рукой и пошел, не оглядываясь, по шпалам в сторону города, в одном пиджачке, с пустыми руками. И им было странно видеть его, проехавшего с ними многие тысячи километров, без гроша в кармане, вот такого, чуть не голенького, зная, что он чужой в этом краю, его здесь никто не ждет и ему некуда сейчас даже приткнуться. Но он все равно куда-то шел. Сейчас он был похож на здешнего горожанина, выскочившего на минутку в магазин за углом своего дома…

«Вот уж кто бродяга, так бродяга! – подумал Витька, глядя вслед ему, страдальчески исказив от боли лицо, с отвисшей, как у идиота, нижней челюстью. – Куда едет – не знает сам! Где остановится в следующую ночь, тоже не знает, как еще несколько дней назад, наверное, не знал, что будет в Красноярске!.. Едет – чтобы ехать!»

И вид этого «блудного сына», ничего не боявшегося, подтолкнул его не страшиться отстать от своего состава, от машины, снаряжения, за которое он отвечал.

– Все, Володька! – сказал он приятелю. – До ближайшей станции, а там брошу тебя и пойду рвать зуб! Не могу больше! Если отстану, поедешь дальше один. Встретимся в Усть-Куте, в порту. Жди меня там, я обязательно найду тебя. Ночуй подле порта, в машине. Никуда не уезжай. Возьми с собой документы на машину и командировку, чтобы от милиции отвязаться, если заметят, что ты с московским номером торчишь в городе!..

– Да все будет в порядке! Не бойся!

– Я и не боюсь. Ты справишься. Потом, скорее всего, я буду там раньше тебя. Так что встречу…

От Тайшета их пути временно разошлись. В Тайшете была очередная сортировка. Володька поехал на платформе с машиной, а Витька пассажирским поездом, опоздав на состав, но зато без донимавшего его зуба. В Усть-Кут он приехал раньше Володьки.

Встретились они у Осетровского порта. Погрузиться на баржу удалось только через два дня. За эти дни они едва успели привыкнуть к твердой земле, как снова пришлось встать на качающуюся палубу баржи-самоходки. Снова спали под открытым небом, на палубе, рядом с газиком, прочно принайтованным проволочными растяжками к палубе.

Провизией запаслись на весь срок плавания, так как самоходка шла и ночью и днем, нигде не останавливалась. Только в одном порту пришвартовались к дебаркадеру, выгрузили несколько тракторов «Беларусь», тут же отчалили и пошли дальше.

Самоходка шла не быстро, обгоняя только огромные плоты леса и сопровождающие их буксиры. Один раз повстречался им крохотный плот с туристами. На плоту стояла палатка, болталась на привязи к плоту лодка, горел костер на краю плота, и суетились два парня. Они приветливо помахали рукой, отвечая на короткий гудок самоходки…

Витька и Володька долго смотрели, провожая взглядами исчезающий позади, казалось, неподвижный плот с двумя путешественниками на широкой водной глади Лены, этой огромной сибирской реки…

С самоходки они выгрузились, не доходя до поселка Мама, так как там не было пристани. Дальше до Мамы добирались своим ходом.

Арсений Михайлович уже ждал их – его предупредила телеграммой Зинаида Ивановна.

Вскоре прилетели самолетом из Иркутска и все остальные полевики.

Несколько дней им пришлось просидеть в камералке, копируя на скорую руку необходимый для поля материал и выписывая кое-какие данные из геологических отчетов местных геологов. За это те прозвали их «варягами», вот таких, как они, приезжих, за их набеги на их материалы, собранные годами изыскательских работ в поле.