Принесла бабка Анфиска лампу свою со стола, юбку у девки подняла, заголила, меж ног пощупала, потыкала и говорит:
– Сколь лет живу, а такое дело первый раз вижу. Видала мужика без конца, баб без грудей, самих с усами, с бородами, а чтоб кунка в гости ушла, следа никакого не оставила – то первый раз вижу! Но сказывала мне еще моя бабушка-покойница, царство ей небесное, что случается и такое. Может кто ее и переманить, к себе взять, забрать. Только человеку то не под силу, а вот ведьмы аль русалки, те и не такое могут.
Маша и рассказала, что в речке купалась, ничем не покрывалась, а потом хватилась – и нет ее.
– Уж не в Журавлике ли речке ты умудрилась в воду залезть?
– Да так оно, бабушка, и есть…
– Ой, худо-то как! Беда какая! Кто ж тебя, глупую, надоумил, наставил? В ту речку направил?
– Так никто… Сама залезла…
– А не твой ли муж Алешка Силин?
– Точно, мой будет. Весной свадьбу сыграли…
– Вот теперича мне и ясно все, понятно стало. То ж русалки тебе за него отомстили, подкараулили, подловили…
Рассказала она Маше историю давнюю про то, как Алешка с парнями русалочку поймал, в бочку засунул. А Маше-то про энто и не ведомо было, никто не сказал, не подсказал.
– Зачем же ей моя кунка? У нее, поди, и своя есть на эту честь.
– В том-то и дело, что у них лишь бабье тело. А кунки они у девок-разинь крадут, к себе переманивают. Особливо кто без молитвы в воду сунется, вот они тут как тут. А потом друг перед дружкой и хвастают, с лешими шастают.
– Так как мне ее обратно забрать? Мужик мой, Алешка, жить со мной не станет, не захочет. Зачем я ему нужна-сдалась?! Помоги, бабушка Анфисушка, век за тебя Бога молить стану, чего хошь для тебя достану.
– Ладно, жалко мне тебя, дуру. Твой мужик баловал, а тебе ответ держать. Так-то оно и бывает: жить по своей воле, так и умирать в поле. Он, варнак этакий, с русалочкой шутки шутил, на всю деревню беду напустил, а теперь и на тебя печаль-беда пришла, след твой нашла. Ну да ладно, битого, пролитого да прожитого обратно не воротишь, перед бедой дверь не заколотишь. Слушай меня и запоминай, все как скажу – выполняй.
Пошла бабка Анфиса в кладовку, долго там рылась, копалась, выносит в руке гребень железный, кованый, каким лошадям гриву расчесывают-разглаживают. На стол его положила, молитву над ним сотворила. Подает Маше в руки и приговаривает:
– Как нонче луна в полную силу засветит, на небо вылезет, так и иди к тому месту, где купалась, кунки своей лишилась. Спрячься за кустом, затаись, замри и и сколь надо жди. Приплывут русалки к тому месту купаться, при свете лунном греться. Будут хвалиться, похваляться друг перед дружкой кто из них красивее да ловчей. Тут слушай, прочисти уши, от них и узнаешь, которая твою кунку переманила, к себе насадила. И заметь еще, куда она гребешок кладет-прячет, свой единственный. Забери его, а вот этот, заговоренный, в огне каленый, положи заместо его. И домой беги, не оглядывайся. А потом решим-поглядим, как дело дале пойдет-покажет. Все поняла?
– Все, бабушка…
– А не испужаешься? Не растеряешься?
– Все одно мне выхода нет. Жить ни мужиком, ни бабой не стану, а гребешок русалочий достану.
– Ну и пойди с Богом, помолись за порогом.
Вышла Маша на улочку, перекрестилась, помолилась. В руке гребень железный, кованый держит. Он ей словно руку жжет, про бабкин наказ забыть не дает. На небо глянула, а луна уже краешек показала, на земле ночь настала. Постояла она, подумала и, домой не заходя, с мужем не советуясь, прямо к речке и пошла тишком, прямиком.
Только за околицу вышла, к леску повернула, как слышит, бежит следом кто-то, повизгивает. Оглянулась, а то Черныш примчался, следом увязался. Ластится к ней, ласкается, языком красным руки лижет. Обрадовалась ему, как другу лучшему. Вдвоем все не так страшно, от зверя защитит-оборонит. Пошли, он впереди бежит, она следом поспешает, по тропинке ступает.
Скоро и к покосам вышли, к речке Журавлику подошли. Огляделась Маша, осмотрелась, выбрала кустики, что поближе к воде, да там и затаилась-спряталась. Черныша рядышком положила, морду рукой накрыла, чтоб не зарычал, русалок не напугал. Сидят, ждут…
Тут и луна в полную силу вошла, на середку неба выбралась, вылезла. Словно блюдце со сметаной в небе висит, сияет, лес озаряет. Слышит Маша, как вода в речке забулькала, забурлила, круги пошли… и вдруг на самой середке три головы из речки высунулись, показались. Она присмотрелась, пригляделась – три девки плывут, волосы расплетенные по воде за ними стелются, тянутся.
Начали они в воде плескаться, друг за дружкой гоняться, в салочки играть. Смеются, радуются, брызги ажно на берег летят. Поиграли так, к бережку подплыли, вылезли, сели рядком. Беседу, разговор промеж себя завели, достали гребешки. Волосы чешут, тину из них вычесывают.
Одна русалка и толкует другим:
– Хорошая ночка сегодня, лунная. Ни дождика, ни ветерка нет. Может, леших позовем, покличем, чтоб пришли к нам, песни попели, на гармошке поиграли, нас повеселили.