Сибирские сказания

– Слышала я, что они на смолокурню подались, смолы набрать, над деревенскими мужиками подшутить хотят, лошадей им вымазать.

– А мой лешачок меня замуж взять обещал. Я ему сыночка рожу, – самая младшенькая из них говорит, что ближе к Маше сидит.

– Это как он тебя замуж возьмет, с какой стати? Ты рожать и вовсе не способна… – старшие русалки отвечают.

– Ране не могла, не умела, а теперича так запросто.

– Да скажи, не томи, как сумеешь, сможешь.

– А я сегодня у девки одной кунку украла, за сестру свою отомстила, которую парень деревенский в бочке уморил. Она ему как раз женой и будет.

– Ой, – те запричитали, – а нам дашь попользоваться? Мы тоже хотим попробовать.

– Пождите-погодите, вот натешусь со своим лешачком, да сыночка рожу, а потом и берите, забирайте хоть насовсем. – Тут она гребешок свой положила на кочку, начала подружкам показывать обнову свою.

Маша ближе подползла, гребешок ее схватила, а железный, кованый, положила и обратно в кустик спряталась.

Нахвалилась, нахвасталась русалочка кункой чужой, взялась снова за гребешок. Только его в волосы ткнула, воткнула, как он у ней и запутался, в космы русалочьи вцепился-закрутился. Тянет она его, тянет, волосы свои рвет, а вырвать никак не может. Закричала, заблажила на весь лес, подружек напугала:

– Ой, девоньки, подруженьки! Погибель на меня пришла! Кто-то железный гребень, кованый, в голову мне воткнул и не вытащу.

Те испугались, в воду от нее кинулись.

А тут и Черныш не выдержал, не вытерпел, с лаем к речке кинулся, чуть в хвост русалочий не вцепился. И она в воду спрыгнула, только круги разбежались-рассыпались.

Маша вскочила да бежать что есть мочи, гребешок русалочий к груди прижимает, не выпускает. В самый лес забежала, ветер поднялся, сзади свист-посвист, ветки срывает, трухлявые деревья ломает. Пыль, листья Маше в глаза летят, тропинку разобрать не дают, и сверху словно стонет кто, в бубен колотит.

Бежала она, бежала и сбилась с тропинки, уткнулась в овраг глубокий, куда дальше идти, не знает. Стала Черныша звать, насилу дозвалась-докричалась. Тот прибежал, морда побитая, из носу кровь течет, на одну лапу хромает. Обвязала его Маша пояском своим, сама за другой конец ухватилась, велела дорогу искать, из лесу выводить, к дому пробираться.

Черныш и вывел ее к самому гумну деревенскому, без дороги, через кусты, через овраги. Тут и ветер стих, буря кончилась. А гребешок у Маши в руках сделался таким тяжелющим, словно бревно сырое, неподъемное. Едва девка идет, ноги волочит, за заборы рукой держится. Доковыляла-добралась до своего дома, спать повалилась, гребешок под подушку засунула.

Утром свекровка встала, на стол собрала, начала будить всех, поднимать. А Маша глаз разлепить не может, голову от подушки не оторвет, дрыхнет, ничего не слышит.

Алешка тут заступился за нее:

– Пущай сегодня дома останется. Вчерась приболела, отдых ей нужен…

Ушли все на покос. Машу одну досыпать оставили. Проспала она чуть не до обеда. Вскочила, кинулась, нет никого. Пошла к рукомойнику умыться, сполоснуться, а вода, как на грех, вся вышла, кончилась. В ведро заглянула и там нет. Схватила коромысло и на речку.

На мостки взошла, ведерко в воду опустила, зачерпнула, а оно обратно не идет, не поднимается, словно за корягу зацепилось. В воду-то заглянула-поглядела, а оттудова на нее русалочка смотрит, глядит, за ведро держится. Она ей:

– Отдай ведро, а то садану коромыслом промеж глаз, приголублю.

Высунулась русалочка из воды и жалобно просит ее:

– Машенька, дружок, отдай гребешок. Без него мне никак нельзя. Волос не расчешешь, не соберешь, железный, кованый, гребень не вытащишь.

Маша ей:

– Верну гребешок тебе, а ты мне кунку обратно отдай. Баш на баш. Иначе и не жди и не думай.

Русалочка помолчала, глядит на нее печально эдак, просит потом:

– Разреши хоть на одну ночку ей попользоваться, с милым дружком побаловаться-помиловаться. А потом как есть сразу и верну, не задержу, мое слово крепкое.

– Знаем мы вас, обманщиц. Гребешок заберешь, а кунку назад не вернешь. Да еще и лешачище твой, парень дурной, разорвет ее напрочь, вывернет, разлохматит всю. Нет, не согласна я. Давай счас и мену делать. Кради у кого другого, нашла дуру, выискала.

Совсем русалочка грустной сделалась, опечалилась, вздохнула горестно, головой кивнула:

– Твоя взяла, девка въедливая. Но не видать тебе счастья-радости, коль обманешь меня, несчастную. Неси гребень, а как увижу его, так научу, как тебе кунку твою на место вернуть-поставить.

Топнула Маша о мосток ногой, губу закусила, бровь дугой выгнула, отвечает русалочке:

– Мне твой гребень не нужен и задаром, вмиг верну, принесу, а ты в воду нырнешь, под кочку уйдешь, ищи-свищи потом по речкам, по болотам. Возвернешь кунку – гребень получишь, а иначе и разговору не будет, помирай нечесаной.

Говорит русалочка шепотком, словно лист дрожит, по ветру колышется, голосок ее слышится:

– Так и быть, скажу-выдам секрет. Сорви листок таловый, узенький и дай мне его на время, а потом беги, дома его промеж ног приложи и все на место встанет-вернется, образуется, как ране было.