Сибирский фронтир

Второй мустанг тоже проявлял норов. Пространство я покорил гораздо раньше, чем время и научился неплохо справляться с ним, но большинство приобретённых навыков, наработанных методов, в доиндустриальной эпохе оказались бесполезны. В отсутствие муниципального и междугородного транспорта, лифтов и эскалаторов, перемещения требовали иных привязок.

Для появления рефлекса подобного тому, что выработался от упражнений с датировками, необходимо было знать своё положение. А как его узнать? В отличие от даты, у прохожего не спросишь широту и долготу. В восемнадцатом веке этого не спросишь даже у просвещённого человека. Точные координаты вычислялись пока только для крупных обсерваторий, в каких годами наблюдали звёзды и планеты. Даже окажись у меня вдруг под рукой прибор Джи–Пи–Эс, толку от него не вышло бы. Луне ещё долго предстояло оставаться единственным спутником Земли. Впрочем, одно средство навигации в резерве имелось, однако, с весьма ограниченным ресурсом, и я сохранил его для более важной цели.

Так что о тренировках с позиционированием пришлось забыть, и в арсенале осталась всё та же пресловутая картинка, за которую могло зацепиться сознание. Но и тут оказалось не всё так просто.

Городские пейзажи срабатывали редко. Слишком много изменений в архитектурный облик привнёс двадцатый век. А любой поздний элемент, засевший в памяти, разрушал целостность картины. Псков стал скорее исключением из правила и во все прочие места я пробился, используя природные ландшафты, которые срабатывали надёжней. Горы не так подвержены времени как города. Приходилось, правда, учитывать, что данному методу соответствовали только скалы, возвышающиеся поблизости от берегов. Ко многим известным пейзажам невозможно пробраться на лодке, а мягкие породы имеют те же недостатки, что и человеческие селения. Они трансформируются. Крупные реки меняют русло, чуть ли не каждый год, а как представить очертания берегов за двести с лишком лет до собственного рождения?

Задача усложнялась тем, что в прежней жизни я слишком редко появлялся в Сибири. Поначалу моим полигоном стали мегаполисы, с их системой общественного транспорта, затем меня увлёк мир, спрятанный от сограждан за железным занавесом. Просторы собственной страны так и остались на периферии интересов.

Очень жаль, потому что стартовая площадка моей авантюры находилась в такой дыре, куда попасть своим ходом будет сложно и в счастливом будущем, а уж в середине восемнадцатого века путь туда занимал много времени и отнимал массу сил. Ближайшим из знакомых мне ландшафтов был только Байкал. Путь от него предстояло проделать обычным ходом. То есть как все.

Волшебных скакунов пришлось на время поместить в стойло.

***

Одинокий путник с небольшим мешком за плечами выглядел в этих суровых краях подозрительно и нелепо. Путешественника не ожидали на каждом перекрёстке бензоколонки с уютными кафешками и магазинчиками, здесь ещё не завели гостиниц, трактиров, и даже постоялые дворы встречались редко.

Неудивительно, что тут редко путешествовали верхом – много ли навьючишь на лошадку. Предпочитали вместительные повозки. Каждый старался прихватить с собой всё, что может понадобиться в пути, а поскольку дорога нередко занимала год, то приходилось помнить и о зимней стуже, и о летнем зное, о мошкаре и о распутице.

Откажись я от конспирации, у меня, наверное, достало бы наглости и безрассудства отправиться через Восточную Сибирь в одиночку. Гипотетически я мог выдержать такой путь. Натренированное тело могло делать по пятьдесят вёрст в сутки, а провиант не отягощал моего рюкзачка, так как кормёжка продолжала появляться по расписанию. Я был полностью автономен, и единственное что меня удерживало от авантюры, это нежелание раскрыть карты перед тайным надзирающим оком. Конечно, ещё оставались бескрайние болота, сложные для форсирования реки, крутые горы. Опасность нарваться на диких зверей, разбойников или мятежные племена была последней в перечне рисков.

Может и хорошо, что я отказался от безумного предприятия. Самая подробная карта всё же не способна дать ощущение пространства. Только одолев часть намеченного пути, я осознал подлинные масштабы Великого Фронтира.

К счастью пускаться в одиночный поход не пришлось. Возле безымянного причала в верховьях Лены я повстречал купеческий поезд из дюжины возов, гружённых кулями с мукой и зерном знаменитых Илимских пашен. Хозяева груза, братья Полосухины, как раз подряжали лодейных на сплав до Якутска.