Сибирский ковчег Менделеевых

В один из солнечных весенних дней уже подросшие братья, одетые в одинаковые пальтишки, играли во дворе господской усадьбы, где за ними присматривала горничная Серафима. Паша сидел на бревнышке и блаженно щурился, глядя вдаль, в то время как Дима пристрастно обследовал участок оттаявшей земли. При этом он терпеливо вытаскивал щепкой из-под лежащих досок извивающихся червячков и складывал их в коробку из-под конфет, а потом с тем же упорством ловил меж старых кирпичей жуков-пожарников и складывал их в карман своего пальтишки. Закончив их отлов, он присел рядом с братом и с видом победителя продемонстрировал тому свою добычу. Павел в ответ лишь брезгливо кривился, а потом и вовсе ушел на другой конец двора. Серафима с улыбкой смотрела на них, не говоря ни слова, поддерживая одной рукой большой живот, выступающий из-под легонькой накидки.

Вышедшая во двор погреться Олимпиада, легонько похлопала ее по выступающему пузу, потянулась и лениво спросила:

– Кого ждешь?

– А кого бог пошлет, – широко улыбнулась та. – Всякому рада буду…

– Постыдилась бы барыни хоть, а то выставила свою пузень на показ. Срамота, да и только. Я бы тебя давно с глаз долой вон прогнала, а она как-то терпит.

– Поди понимает, каково нам бабам приходится, сама-то вон скольких на свет родила, вот и молчит. Куда я пойду с таким вот приданым? Бог терпел и нам велел… Доля такая наша бабская…

– Ты уж скажешь, – доля. Доля не неволя, захочешь, поменяешь.

– А-а-а… Меняй не меняй, а все одно жить дальше надо…

Вышедшая во двор Мария Дмитриевна, не обращая на них внимания, хотя наверняка слышала их разговор, подошла к Диме и заглянула к нему в коробочку. Увидев там извивающихся червяков, испуганно всплеснула руками:

– Митенька, зачем ты их собрал столько? Куда они тебе? – и попыталась взять сына на руки, но тот вырвался и, картавя, проговорил:

– Не мешай, они мои, со мной жить станут…

– Пресвятая Богородица, неужто прав Иван Павлович оказался? Весь ведь в батюшку моего! Такой же дикарь, – всплеснула она руками. Потом повернулась к Серафиме и зло спросила:

– А ты куда смотришь? Дальше живота своего ничего не видишь? Почему не остановишь? Он так скоро тараканов начнет в рот себе класть. Тьфу!

– Зря вы так, барыня, – отвечала та, – пробовала отобрать червяков и жуков этих, сколько разочков пробовала, а все зря. Он кричать начинает, кусаться, за палку хватается, того гляди, огреет меня… Нет уж, вы сами с ним разговаривайте, а меня увольте…

– Тоже мне, с ребенком управиться и то не можешь. На что только и способна? – Потом, немного остыв от своей гневной вспышки, произнесла тихо: – И что ж с ним таким делать?

– А ничего не надо делать-то, – в тон ей ответила Серафима. – Упрямый он, в вас пошел. Не слухает никого, все сам решает. Только хуже будет, если силой с ним пробовать. Одна надежда, – господь управит…

Мария Дмитриевна внимательно посмотрела на нее, словно впервые увидела и тихо произнесла:

– Да, твоя правда. Из всех моих деток он один такой у меня – своевольный. Все по-своему норовит. Не знаю уж, в меня ли пошел, но вот в деда своего, точно. И губы так же поджимает и никто ему не нужен, один играет, если это можно игрой считать…

– Ну и пущай играет, подрастет, бросит, глядишь, – поддержала ее Олимпиада, – у всякого свой норов и сколько его не переиначивай, все без толку.

– Э-э-э, плохо вы нашу корнильевскую породу знаете, – усмехнулась Мария Дмитриевна, – те своего дела сроду не бросали, а уж бога и подавно не слушались, напролом шли. Только все одно молиться за него особо стану, пока силы есть. – Она перекрестилась, подняла голову кверху и увидела высоко в небе парящего в одиночестве ястреба, задержала на нем взгляд.

Вслед за ней поднял голову и Дима, показал пальцем на ястреба и ясно выговорил:

– Птичка… Хочу…

– Чего хочешь? – спросила, наклоняясь к нему мать. – Птичку?

– Туда хочу, – четко выговорил он и несколько раз взмахнул руками.

– Да не может человек летать, не дано ему это, – потянула она его к себе, – кто пробовал, тот с жизнью простился. И тебе несдобровать… Угомонись…

– Хочу! – упрямо топнул тот ножкой, не отводя глаз от ястреба…

Мария Дмитриевна снова перекрестилась, покачала головой, развела руками и пошла в дом с тихой улыбкой, несколько раз оглянувшись на сына.

Глава двенадцатая

…Меж тем зрение у Ивана Павловича ухудшалось с каждым годом. Местные врачи беспомощно разводили руками, предлагали ему различные травяные настои в качестве примочек на глаза, которые больному никак не помогали. Мария Дмитриевна, обеспокоенная этим, написала брату в Москву о их беде, спрашивая совета. Тот обещал помочь, но прошел почти год, прежде чем он сообщил, что нашел доктора, который обещал обследовать Иван Павловича и в случае благоприятных показаний полностью исцелить его, проделав операцию на глазах по удалению катаракты.

– Что это за штука такая? Катаракта? – спросила она мужа, прочтя письмо из Москвы.

– Насколько помню, оно переводится как помутнение на глазах, – чуть подумав, ответил он, – это как раз обо мне. А что это ты вдруг спросила?