Сибирский роман

— Мариночка, спрячься... — с трудом произнёс он.

— Давай! — резко крикнула она в ответ.

Рядом раздались выстрелы. Стрелки укрылись от стрел за толстым мехом и теперь могли стрелять прицельно. Первые татары упали с лошадей, и снег под ними обагрился кровью.

Олени снова забеспокоились. Марина спрыгнула с оленя, встала между животными и дёрнула их за намордники, опустив головы вниз. Мушков просто свалился в снег, попытался схватить Марину за ногу и завалить на землю. Она пнула его другой ногой в лоб и Мушков, ругаясь, отпустил её.

— Оставь меня в покое! — закричала она. — Помоги Ермаку!

— Татары тебя убьют! — крикнул Мушков, вставая.

Он побежал к саням, схватил несколько шкур, вернулся и набросил их на дрожащую от холода Марину.

Затем побежал назад, схватил пистолет с кинжалом и побежал к Ермаку, который стоял на коленях и, опустив голову, неподвижно смотрел перед собой. Иван прикрыл друга собственным телом, поднял пистолет и выстрелил в мчавшегося на него всадника.

Стрелки делали своё дело спокойно, как их этому учили. Стрелы им не мешали, а всадники Маметкуля с копьями не могли к ним приблизиться.

Марина стояла между оленями, под защитой животных и наброшенного меха, и крепко держала их головы. Теперь они стояли спокойно, смотрели на суматоху, шевелили ушами и прислушивались к шуму, выдыхая облака пара.

Татары увидели, что нападение терпит неудачу — половина их всадников истекала кровью, лёжа на снегу. Они издали боевой клич, развернули лошадей и поскакали прочь.

Снег, солнце и блеск безоблачного неба быстро скрыли всадников. Лошадей убитых собратьев они взяли с собой, а мёртвых и раненых оставили лежать на снегу. Четверо раненых татар ползли по замёрзшей земле, безропотно, безмолвно, отдавшись судьбе, как её понимают лишь азиаты.

Двое стрелков вылезли из саней, подошли к ним и выстрелили в голову. Это было гуманнее, чем оставить их умирать на снегу, и лучше, чем лечить в Чинга-Туре, а потом повесить. Они ведь знали Ермака... Он никогда не забудет это нападение, эту подлую ловушку!

Пока стрелки осматривали мёртвых и стаскивали с пальцев кольца, как казаки (а они уже и сами себя так называли и вели себя в точности так же), Ермак с помощью Мушкова доковылял до саней.

Он еле держался на ногах и с трудом сохранял равновесие из-за сотрясение мозга, полученного при падении на мёрзлую землю. Возможно, это объясняет некоторые последующие поступки Ермака.

— У них золотые кольца! — воскликнул один из стрелков, стягивая кольцо с татарина. — Толстые золотые кольца!

Мушков вздохнул, думая о стоящей между оленей Марине и завидовал остальным, которым никто не запрещал грабить.

Растроганный Ермак обнял Марину и трижды поцеловал её.

— С сегодняшнего дня ты мой брат, Борис! — сказал он.

Мушков закашлялся, потому что подумал о груди Марины, которую Ермак не мог не почувствовать... Но Ермак не обратил на это никакого внимания.

— Мы спасены благодаря твоей храбрости. Иван Матвеевич, когда ты привёл Бориса из горящей деревни, то совершил самый лучший поступок в своей чёртовой жизни.

— Я тоже так считаю! — воскликнул Мушков и хотел поцеловать Марину, на этот раз с одобрения Ермака. Но она грубо оттолкнула его, выразительно посмотрев голубыми глазами.

— Я тебя не перевариваю!

Он снова попытался обнять Марину, но она ударила его по рукам.

— Он меня ненавидит, Ермак... — сказал Мушков. — Возможно, я недостаточно его колотил. Парней вроде него можно чему-то научить только тумаками.

— Возвращаемся. — Ермак посмотрел на сверкающий снег. — Кто принесёт мне голову кучера, тот получит десять рублей! — Он подошёл к саням и взял в руки поводья. — Кто-нибудь знает, как править оленями?

— Я сяду на среднего оленя и поскачу на нём! — сказала Марина. — Думаю, что справлюсь.

— Нет, я! — возразил Мушков. — Ермак Тимофеевич, парнишка сильно замёрз. Он не выдержит скачки и превратится в ледышку, пока мы вернёмся! Его надо закутать в мех и согреть! Какая польза от замороженного парня, Ермак?

— Я поскачу! — настояла Марина и взобралась на спину оленя. — Мушков для этого не подходит! И вообще, пусть закроет рот, а то кишки простудит!

Ермак громко рассмеялся. Он достал из саней самый пушистый мех и набросил его на плечи Марины. Мушков обошёл вокруг оленя, глядя на Марину умоляющим взглядоми, размышляя при этом, чем же так её рассердил.

Ничего не понимая, он сел в сани рядом с Ермаком и посмотрел на Марину, которая звонким голосом подала команду к отъезду. Олени взялись за дело, и сани с хрустом заскользили по затвердевшему снегу.

Сани со стрелками последовали за ними. Мужчины смеялись, показывая друг другу добычу, и крикнули Марине:

— Ты получишь свою долю! И можешь выбрать всё, что приглянется! Шубу из чернобурки, кольца, браслеты, кинжалы с отделкой, соболиные шапки...

— Отлично! — крикнул в ответ Мушков. Им овладело злорадство. «Теперь ей придётся взять часть добычи, — подумал он, потирая руки. — Если она откажется, то её не только посчитают идиотом, но она ещё и обидит остальных. Ха-ха, у тебя будет собственная добыча, моя милая птичка! Как ты выпутаешься?»