Сибирский роман

— Но ты всё равно накричала на него и ударила! Он мне всё рассказал. Разве так относятся к человеку, который плачет от любви?

— Я не могла иначе. — Она потянулась и скрестила руки на груди. Люпин сел рядом и с нежностью погладил её по светлым волосам. — Я ударила его, но имела в виду... себя! Разве я могла его поцеловать на глазах у Ермака? Обнять его? Я готова была это сделать, и чтобы этого не произошло, ударила его. Мне стало легче. Понимаешь, отец?

— Нет! — честно признался Люпин. — С твоей матерью была проще. У вас, молодых, всё по-другому! Боже, к чему это приведёт?..

На рассвете Марина вернулась в дом князя Епанчи. Ермак спал с татаркой глубоким сном сильно утомлённого человека.

Тремя комнатами дальше на полу около печки лежал Мушков, подвернув под себя шкуру и обнимая её как женщину. Он улыбался и иногда что-то бормотал во сне. По-видимому, грёзы доставляли ему настоящее наслаждение...

Марина склонилась над ним, осторожно поцеловала в лоб и легла на обтянутый шёлком диван. Она снова была в казацкой форме и, как всегда, положила кинжал на живот. Постоянное предупреждение Мушкову, чтобы был послушным...

Глава девятая

На следующий день Мушков появился в церкви с потухшим взглядом, со слипшимися от пота волосами и промямлил голосом, мало похожим на человеческий:

— Святой отец, Олег Васильевич! — прозвучало под сводами церкви. — Александр Григорьевич! Помогите! У Бориса жар! Он меня не узнаёт! Весь горит! Помогите!

Из-за иконостаса появился полуголый священник в одних штанах и дал женщине, вышедшей вслед за ним такую звонкую оплеуху, что та мгновенно исчезла за иконами. С другой стороны в церковь прибежал Люпин с взъерошенными после сна волосами.

— Борис умирает у меня на руках! — крикнул Мушков. — Он бредит!

— Молись! — категорично объявил священник. — Он слишком долго был на морозе! Без шубы, на спине у оленя! Он застудил лёгкие! Давайте помолимся о покойнике, братья!

— Он не должен умереть! — воскликнул Мушков. — Ермак позвал лекарей, но они ничего не могут сделать. Они умеют латать раны, но против лихорадки у них ничего нет! Александр Григорьевич, что дают лошадям от жара?

— Я принесу лекарство! — крикнул Люпин и побежал к себе. «Лихорадка, — подумал он, чувствуя, как от беспокойства еле держится на ногах. — Какая же свинья этот поп, но в одном он прав: если она застудила лёгкие, если началось воспаление, остаётся лишь беспомощно наблюдать, как Марина умирает на наших руках. Мариночка, нас похоронят вместе... Что мне делать в этом мире без тебя?»

В доме князя Епанчи Ермак, уставившись в пространство, с мрачным видом сидел рядом с кроватью Марины. У стены стояли два лекаря, на их беспомощность указывали шишки на лбу у каждого. Ермак отлупил их палкой, когда они сказали: «Мы ничем не можем помочь».

— Кто-нибудь его трогал? — выкрикнул Мушков, вбежав в комнату. Когда он побежал за Люпиным, то боялся, не расстегнут ли лекари рубаху, чтобы прослушать сердце, тогда стало бы ясно, что Борис девушка. Увидев, что Ермак сидит рядом с кроватью, а лекари стоят в сторонке, он понял, что тайна не раскрыта.

Мушков глубоко вздохнул и посмотрел на Марину, лежащую с широко открытыми глазами и что-то бормотавшую. Она дышала со свистом, словно в горле бушевала метель.

— Лёгкие... — тихо произнёс Люпин. — Боже мой, это и впрямь лёгкие! Помилуй нас Боже!

Он положил кожаную сумку с лекарствами для лошадей на пол, наклонился над дочерью и посмотрел на неё. Она его не узнала и неподвижным взглядом смотрела в другой мир.

— Вон! — хриплым голосом приказал Люпин. — Всем выйти!

— Почему? — удивился Мушков.

— Вон! — крикнул Люпин. — Я должен остаться один!

Ермак молча встал, схватил Мушкова за рукав и потащил к двери. Оба лекаря спешно последовали за ними. «Лёгкие, — подумали они. — Борис не доживёт до завтрашнего дня. Лихорадка разрушит ему сердце и лёгкие. При воспалении лёгких ничего нельзя сделать! Ермак Тимофеевич, ищите себе нового ординарца...»

Дверь закрылась. Люпин подвинул сумку и начал раздевать дочь. Он расстегнул казачью рубаху, обнажив грудь... Он был поражён красотой, которую породил, во что превратилась его кровь...

Приложив ухо к сердцу Марины, он услышал, как бешено оно бьётся. Тело было горячим, как будто горело в печке, а при частом и судорожном дыхании изнутри вырывались хрипы и свист.

В дверь постучали. Люпин вскочил и быстро накрыл Марину одеялом.

— Что ты с ним делаешь? — в отчаянии крикнул снаружи Мушков. — Я ничего не слышу...

— Я что, должен лечить болезнь так, чтобы все слышали, идиот? — закричал в ответ Люпин.

— Ты его осмотрел?

— Нет, я играю с ним в шахматы! — проворчал Люпин.

Мушков непристойно выругался и замолотил кулаками в дверь.

— Если он умрёт, я тебя убью!

— Не успеешь, — серьёзно произнёс Люпин.

Казалось, что голоса Мушкова и отца вернули Марину в сознание. Она повернула голову, безжизненность в её глазах растаяла, к ней вернулась память.