Сибирский роман

— Несчастный я человек, отец, — сказал он. — Твоя дочь разбивает моё сердце.

— Ты говоришь это уже почти два года, Мушков. — Люпин сдёрнул большое одеяло из волчьей шкуры, скинул его на пол и осторожно, как несушка на яйца, сел рядом с Мушковым.

— Марина убежала! — вздохнул Мушков. — Сказала мне: «Я скоро стану твоей женой», убежала и исчезла. Неужели я должен прочесать все юрты, чтобы её найти?

— Бесполезно. Ты её не найдёшь.

— Она никогда не говорила, что любит меня. Сегодня сказала в первый раз.

— Много шума из ничего.

— Что у тебя за дочь, отец! Прыгнула на спину оленя и спасла нам жизнь. Ермак сделал её своим братом. Ах, Александр Григорьевич! — Мушков всплеснул руками. — Если он узнает, что Борис — девушка... — мне и впрямь придётся решать: убить Ермака или отдать ему Мариночку.

— И как ты поступишь?

— Наверное, убью Ермака! — глухо произнёс Мушков. — Теперь я это знаю. Боже мой, как мне тяжело!

— Я по-прежнему советую тебе бежать отсюда! — сказал Люпин после недолгого молчания. — Дорога через Урал теперь стала легче. Вы могли бы ехать от станции к станции, оборудованные нами...

— Казак никогда не оставлит своё войско! — твердо сказал Мушков.

— Тогда забудь, что ты казак!

— И кем я тогда стану?

— Мужем Марины...

— Я не знаю что делать, отец.

Мушков вскочил.

Люпин быстро поправил одеяло и опустил его ещё ниже так, что теперь нельзя было заглянуть под кровать.

Мушков ходил взад-вперёд, теребил волосы и вёл себя, как блаженный, которым прощают всё, потому что с виду они похожи на людей, но думают и говорят так, будто упали с неба.

— Мне нужно поговорить с Мариной — прямо сейчас! — наконец произнёс Мушков.

— Завтра она к тебе вернётся, — предрёк Люпин.

— Весной произойдёт большое сражение...

— К этому времени вы оба должны быть за Уралом! — Люпин наклонился вперёд. — Говорят, Кучум выставит на Тоболе десять тысяч всадников. А Марина должна быть со знаменем впереди, рядом с Ермаком! Мне становится страшно, как только я подумаю об этом.

— И не говори, отец. — Мушков прислонился к стене. — Я дрожу от одной мысли об этом.

— Однако без тебя она не вернётся. Если останешься с Ермаком, она будет рядом с тобой, даже когда вы окажетесь перед десятью тысячами дьяволов. Как можно так любить человека? Немыслимо!

Они не пришли к согласию, потому что это было невозможно. Со священником поговорить было тоже невозможно, потому что он храпел, и если его разбудить, то получишь в ответ: «Мушков, ты свинья! Влюбиться в мальчика! Вон отсюда, и Божье проклятие тебе в чресла!»

— Выхода нет! — с грустью сказал Мушков, поцеловал Люпина в лоб и направился к двери. — Может, Марина уже вернулась. Пойду домой.

Едва он вышел, как меховое одеяло зашевелилось, и Марина вылезла из-под кровати. Она была без сапог, в одной тонкой вышитой блузке, потому что в комнате было натоплено. Печь пылала жаром, камни тихо потрескивали, когда жар от дров нагревал их изнутри.

Где бы Люпин ни находился, он держал при себе кожаный мешок с женскими платьями, переданными ему Мариной. Когда они оставались одни, как сейчас, она снимала грубую казачью форму и надевала мягкую блузку и широкую юбку.

«Какая она красавица! — подумал Люпин, полный отеческой гордости. — Как повзрослела за полтора года! Она стала настоящей женщиной. Грудь как у матери, стройные бёдра и длинные прямые ноги. Сейчас, без сапог, она ходит, как лань... Смотреть на неё — одно упоение!»

— Когда на Туре растает лёд, Иван станет другим человеком, — сказала Марина, садясь на кровать. — Ты слышал, отец? Он даже готов убить ради меня Ермака! — Она обхватила руками колени и со счастливой улыбкой посмотрела на два факела, освещающие комнату. — Я это знала. Он может стать хорошим человеком. Всё будет хорошо. Ты тоже привыкнешь к нему, отец.

— Никогда, доченька, никогда! — Люпин прислонился к двери. Это было необходимо, потому что Мушков мог вернуться, не найдя Марину дома, и у неё было бы время снова спрятаться под кровать. — Он сжёг нашу деревню! Я никогда этого не забуду!

— Он не бросил ни одного факела! — воскликнула она. — Он оберегал меня!

— Он хотел обесчестить тебя на казацкий манер!

— Но он не сделал этого.

Люпин промолчал. Бесполезно спорить с Мариной о Мушкове. Можно превратить быка в вола — он всё равно останется скотиной. Люпин не стал говорить об этом вслух.

— Почему ты прячешься от него? — спросил он через некоторое время.

Марина, молча смотрела перед собой. Затем медленно ответила:

— Я прячусь сама от себя...

— Не понимаю.

— Я люблю его, и, если бы не убежала, то потеряла бы свою девственность... — она откинулась назад на волчьей шкуре и вытянула красивые ноги. — Если бы ты видел, как он прыгнул на оленя и свернул ему голову.

— Я думал, что это ты прыгнула, Мариночка.

— Сначала я, но не смогла справиться с оленем. А когда за рога схватился Иван и потянул оленью голову назад, затрещали кости. Потом он сидел на олене и плакал от любви и страха за меня. Его слезы замерзали бусинками и катились по щекам... Мушков плакал от любви! Отец, я могла бы умереть от счастья!