Сигнальные пути

К утру лента наконец перестала напоминать поле боя и стала местом встречи людей, единых в сопереживании. Многие из них стали моими друзьями совсем недавно, этой зимой. Большинство из них я никогда не встречала в реальной жизни. Но что такое реальная жизнь? Теплота, поддержка, взаимопонимание – что могло быть реальней?

На следующий вечер эти и другие люди, сотни людей пришли на площадь Свободы и зажгли свечи в память о пассажирах несчастного сбитого самолета. Повод для встречи был печальнее некуда, но в человеческом единстве перед лицом ненависти и смерти было столько непреходящей надежды на лучшее будущее для всех, что в каком-то смысле это был один из самых счастливых вечеров в моей жизни.

Край. Июль 2014

Утро обрадовало долгожданной тишиной. Последнюю неделю обстрелы шли один за другим, каждая минута затишья радовала, как драгоценный подарок. Я лежала в постели и смотрела, как Лидочка собирается на работу, бесшумно суетясь около шкафа. Неделю назад во двор их многоэтажки попала ракета, и я уговорила подругу перебраться к нам. Теперь ее коты слонялись по дому, маялись от жары, и иногда укладывались маме на колени. Мама котов не гнала. Было приятно, что в доме снова есть кто-то живой, пушистый и бесполезный.

Поезда не ходили, машины обстреливали на блокпостах, мы были отрезаны от мира и предоставлены сами себе, своему страху и отчаянию. Мир сузился до размеров двора, до размеров входа в подвал, где на полках в этом году стояло меньше банок, чем обычно. Консервацию накрыли старым матрасом, чтобы избежать разлетающихся осколков. В подвале было спрятано несколько пластиковых бутылок с водой, электрический фонарик и кулек с конфетами. О смерти не говорили, чтобы не сглазить. Говорили «если что».

– Ты ведь присмотришь за моим зверьем, если что? – спросила Лида, подкрашивая кончики светлых ресниц

– Конечно, – ответила я, вместо того чтобы возразить, как раньше: «Ну что ты несешь, конечно, ничего не случится». Никому больше не нужны были напрасные утешения. С нами могло произойти, что угодно. Это изматывало, но одновременно освобождало, поселяя в душе чувство блаженного фатального оптимизма. Все под Богом ходим – таков был ежедневный рефрен жизни тех, кто остался в городе.

Тебя могло на части разорвать шальной миной во время рыбалки, а могло «пронести» во время обстрела, как изо дня в день «проносило» мужиков, выезжавших восстанавливать порванные кабели и перебитые трубы. Самые нужные и геройские профессии во время войны – электрики да сантехники… Та самая упорно презираемая «донбасская вата», благодаря которой наш город после месяца артобстрелов все еще оставался относительно цивилизованным местом. Впрочем, пока стреляли, слава богу, не столько по городу, сколько через него, снаряды ложились в основном за рекой. В полном соответствии со своим историческим предназначением мы снова были на краю, ничейной землей между этими и теми. Блокпост ВСУ на въезде в город, блокпост ополчения – на выезде. А в городе безвластье и артиллерийский гул.

Лидочка наряжалась как для выхода. Шелковое платье, туфли на каблуке, коралловые бусы.

– Мы с девчонками соревнуемся прямо, кто красивее на работу оденется, – сказала она, перехватив мой взгляд, – висят платья в шкафу годами, «случая» ждут. А прилетит завтра мина – и ни платьев, ни шкафа… Обидно. Надоело! Не хочу бояться! Пусть подавятся моими бусиками, ироды!

– Туфлями, туфлями пусть давятся, чтобы уж наверняка! – подхватила я, погладив красные лаковые «шпильки», похожие на пару инопланетных зверьков. Лида засмеялась и сунула в сумку балетки – на всякий случай – по развалинам на каблуках не поскачешь.

Сама я ходила по дому в старом и невесомом ситцевом халате на голое тело, любая другая одежда казалась слишком тяжелой в жару, когда складки под опустившейся грудью мгновенно намокали от пота. Форсить мне было не перед кем, институт уже месяц стоял закрытый, можно было только гадать, откроемся ли мы в сентябре. Но ребенок, сын, уже шевелился у меня в животе, и только это легкое внутреннее прикосновение имело значение в паузах между взрывами.

– Что с самолетом этим голландским, кому верить?

– Не знаю, – сказала я, подпихивая под спину подушку

– Все врут.

– Все врут.

– Помнишь, как в июне ракетами обстреляли Луганскую ОДА, а в украинских газетах писали про взорвавшийся кондиционер? Про то, что сами себя обстреляли? Полгорода видело самолет, иностранные журналисты, и те написали правду, а этим одно – божья роса. Как после Одессы говорили – это все русские и приднестровцы сами себя пожгли! У меня однокурсник в Одессе в морге работает. Не было там россиян. Кто-нибудь извинился? Кому верить?

– Не знаю, Лидочка…