Сигнальные пути

– Нет, конечно. Мы же не дети. Сходи к своему доктору, попей витамины, какие надо. На алкоголь мораторий до сентября. Я хочу здорового пацана.

– Что, и с партнерами пить не будешь?

– Месяц отпуска. Месяц – перебьюсь. Да летом особо и не наливают, не бойся.

– Я подумаю…

– Главное, не откладывай. Сходи на следующей неделе, в августе все в отпуска уйдут, сама знаешь.

Мы словно покупку машины обсуждали, и это меня не столько покоробило, сколько испугало. Уверенность Лекса в том, что все должно быть так, как он хочет, не оставляла пространства для маневра.

– Мальчики к войне, – почему-то сказала я.

Лекс отстранился.

– У нас нет войны, у нас АТО, – отрезал он с чрезмерной, но слишком хорошо понятной мне яростью и вернулся к своему тренингу.

Вот так. Поговорили. И снова меня настигало предчувствие, что так, как было этой зимой, у нас с ним уже никогда больше не будет. Еще и сын, господи. Только бы не сын… Я с ужасом представила маленького мальчика, еще одного Лекса, еще одного чужого человека в моей рассыпающейся жизни. Лекс был ответственным отцом, я не сомневалась, что воспитание наследника он возьмет на себя. Там все будет как надо – зарядка, холодные обливания по утрам, походы выходного дня, курсы иностранного языка и программирования для самых маленьких. Мне же останется всего ничего – вытирать попу да зашивать порванные штаны. Почетная роль обслуживающего персонала без права собственного голоса. Вообще без голоса. Что останется от моей жизни после нескольких лет пеленок, истошного детского крика и вечно подгорающих манных каш? Да бог ты мой, если уж на то пошло, зачем вообще приводить еще одну душу в мир, в котором мою собственную жизнь порой удерживает только страх физической боли?!

Я смотрела на твердую спину Лекса, методично заносившего цифры в экселевские таблицы, и чувствовала острое желание оказаться где-нибудь в другом месте, а лучше – в другой вселенной, там, где от меня никто не будет требовать рожать сына. В конце концов это стремление пересилило даже головную боль и мое отвращение к жаре.

– Пойду прогуляюсь.

– Купи мне носки, пожалуйста. Серые. Три пары.

– Хорошо.

Зачем мы вообще использовали слова? Нам хватило бы и языка жестов.

Жаркий ветер, дувший на улице, сушил губы, а набегающие серые облака только усиливали ощущение давящей тоски. Взгляд автоматически отметил пару новых магазинчиков с шоколадными россыпями в витринах. После президентских выборов торговые точки «Рошена» повылазили по всему городу, точно грибы после дождя, вытесняя привычные глазу киоски местной бисквитной фабрики. Видеть это почему-то было неприятно, хотя сами конфеты мне нравились.

Я прошла несколько перекрестков и присела на лавочку. Сердце колотилось, как ненормальное. Зашла в кафе, попросила чаю со льдом. Здесь хотя бы возможно дышать. Мне было плохо, так плохо, что и не скажешь. А почему? Как объяснить? Любимый муж просит родить еще одного ребенка. Это же счастье. Ты же всегда хотела двоих-троих… Я же всегда хотела. Хотела ли я вообще чего-нибудь или все мои желания были только наведенными тенями чужого отчаяния, чужой маеты? Лексу нужен сын, чтобы почувствовать себя мужчиной. А что нужно мне? Кто нужен мне? Я совсем запуталась, и мне был необходим человек, который мог размотать этот клубок или хотя бы указать, за какие нитки тянуть. Я позвонила Алке.

Она называла себя психологом-практикантом. Само по себе это почти ничего не значило, душеведов в последние годы развелось, как грязи. Но у Алки за спиной, помимо психфака, было три курса мехмата, и она действительно умела помочь разложить проблемы по полочкам. Она коллекционировала методы, как другие собирают марки или открытки, и пробовала их на знакомых. Роль «подопытного кролика» была чем-то вроде платы за консультацию, с друзей Алка денег не брала. В последний раз, когда мы встречались, она заставила меня ходить по комнате с завязанными глазами и рассказывать о себе. Сегодня были расстановки. Подруга высыпала передо мной кучку маленьких фигурок и сказала: «Расставляй. Рассказывай».