Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

Сергей ЛЕТОВ. Старший брат Егора. Его основной инструмент — саксофон, и как саксофонист он принимал участие во многих проектах (ДК, Джунгли, Поп-механика, на данный момент основное место работы джазовый состав «Три О»). Учился в физико-математической школе при Новосибирском университете. Уже по приведённому списку легко догадаться о пристрастии Сергея к делам авангардистским. К панковским замашкам Егора он относился не слишком одобрительно, считая, видимо, панковское упрощенчество профанацией музыки. Эстетические разногласия не отражались, впрочем, на личных взаимоотношениях, которые оставались, судя по всему, вполне братскими. В то же время совместные работы Егора и Сергея мне неизвестны. Цепочка в сторону Сергея, видимо, могла вывести КГБ на «неспокойные» университетские круги в Новосибирске. Но вернёмся к интервью, где остановка произошла на вопросе о происхождении «недозволенных» книг и пластинок…

Е.: …Стал я тогда всевозможные сказки рассказывать — где я всё это брал. Продолжалось неделю-две. Допросы иногда были по 10 часов и больше: брали в 9 утра и отпускали в 10 вечера. Так продолжалось недели две. Потом — я забыл, как эта штука называется — привязывают к стулу и вкалывают в вену что-то типа «правдогонного» средства — когда человек впадает в транс и начинает, так сказать, вещать что попало. При этом угрожают: «Мы, — говорят, — поступим таким образом: тебя накачаем, ты в этом состоянии расколешься, а мы подадим так, будто ты стукач. Попробуй потом отмажься». Я, когда перед таким выбором оказался, решил, что терять нечего и лучше покончить жизнь самоубийством. Написал довольно большое количество писем типа: «Кончаю с собой под влиянием такого-такого майора» и т. д. Об этом знал всего лишь один человек — я с ним вечером разговаривал. А дальше произошла история, мне до сих пор непонятная — откуда им всё известно стало? То есть в комнате было только два человека — я и некий Манагер, который сейчас — группа «Армия Власова». Говорили мы с ним в воскресенье, день я для себя наметил вторник, но на следующее утро меня снова забрали — прямо на улице: затолкали в «Волгу» и увезли. А там уже сказали, что им всё известно, но ничего, мол, у тебя не выйдет: все эти «героические» дела ни к чему не приведут и никого из нас (гэбистов) не посадят, дела не прекратят, но раз уж ты такой смелый, то на определённый срок получай передышку. И отпустили. Я приехал домой, и буквально через пять минут меня забрали в психушку. Привезли и сказали, что им позвонили и предупредили, что я хочу с собой покончить. Я им полностью рассказал, как дело было, про КГБ и т. д. Они перезвонили в КГБ, и оттуда им дали указание держать меня до конца съезда. Так и получилось — я сидел три месяца…

М.: Об этом звонке откуда тебе известно?

Е.: Начальник отделения сказал (фамилию не хочу называть). Он был как бы на моей стороне… Там даже небольшая войнушка произошла: в местной психушке решили материалы по поводу КГБ в дело подшить и чуть ли не в прокуратуру двинуть — в общем, некоторое время какая-то склока между ними продолжалась… Продержали меня до конца съезда, после чего постоянно существовал некий контроль. А со всех, кто имел со мной дело, взяли подписку, что они больше со мной общаться не будут, иначе… Бумага называлась: «Официальное предупреждение», от прокуратуры, заверенное. Иначе там три года, два года — за хулиганство и т. д.

М.: Съезд ты имел в виду?…

Е.: 27-й. Сейчас точно не помню, но, кажется, я вышел 7-го марта. Ну и всё, после того как вышел, оказался в ситуации, когда со мной вообще никто дела не имел. Ходили про нас всякие слухи, даже написали статью в местной газете. Статья называлась «С чужого голоса», и говорилось, что мы фашисты. Кузя в это время в армии был. Причём его сразу же забрали — в течение одного дня (это было, когда я в психушке сидел). Вызвали на сборный пункт числа 27 декабря — как раз перед самым концом призыва. Забрали и даже не дали с родными проститься, вещи собрать — тут же посадили в вагон и всё, поехал. Отправили куда-то вроде Байконура, в Казахстан, в стройбат, закрытую зону. Там он даже с родными, по-моему, не виделся. И так два года было. А я в это время оказался в полной изоляции. Единственная группа, которая решилась со мной иметь дело, это «Контора Пик & Клаксон». В самом конце 1986 года они захотели со мной встретиться. Причём они думали, что мы действительно фашисты, но им было интересно — что за люди такие. Когда же друг с другом поговорили, оказалось, у нас много общего. Они были хиппи, воспитанные на 60-х годах, причем 60-х годах такого психоделического толка: «Grateful Dead», «Velvet Underground». Мы вместе некоторое время играли, репетировали…

М.: Их не пугал весь этот связанный с тобой полицейский ажиотаж?

Е.: В том-то и дело, что не пугал, поэтому я им очень благодарен. Они предоставили мне свои барабаны и инструменты на запись — у меня самого даже гитары не было.

Часть 2