"Сила молитвы" и другие рассказы

Я, уже сев на стул, успокоенный немного — священник оказался таким же человеком, как и все другие, а вовсе не суровым, неприступным, как мне казалось, — решил не таиться и рассказал все как есть.

Он, выслушав меня, полез в ящик стола, достал деньги.

Не помню, какую сумму он мне дал. Но это были немалые деньги. Потому что я, окрыленный, почти побежал на рынок, который находился неподалеку, и купил хороший кусок мяса, фруктов. В гастрономе я купил две трехлитровые банки соков — яблочного и томатного. Купил и бутылку «Гамзы» — в то время это болгарское вино было для нас самым доступным и самым вкусным. И со всем этим богатством явился к Анатолию.

Вино мы оставили до Старого Нового года, а по хорошей отбивной съели. Запивали томатным соком и были счастливы.

Все деньги я отдал Толе. И он стал пить соки каждый день. А когда не надо было ходить на люди, ел чеснок и репчатый лук.

Дней через десять кровь перестала сочиться из его десен. И когда наступил Старый Новый год, мы решили устроить пир, открыв бутыль «Гамзы» в плетенке.

Сидели на матраце, привалившись спинами к батарее. Было тепло и радостно. Мы понимали, что теперь защитим дипломы, начнем работать и голодные дни кончатся. А самое главное заключалось в том, что можно будет заняться любимым делом.

Мы сдвинули стаканы.

— С Новым годом! — сказал я.

— С Новым Старым годом! — уточнил Толя.

Мы тогда не понимали, что празднуем Рождество Христово, что вступаем в новую для нас жизнь. Не догадались, что это Он спас нас.

Но твердо знали, что, если бы не дедово наследство, переданное нам бабаней, а потом мамой, пропасть бы нам накануне выпускных экзаменов.

А маленькое Евангелие в твердом коричневом переплете, подаренное деду Кузьме, с надписью «От Святейшего Синода» и акафист Николаю Чудотворцу 1893 года издания с вложенной в него иконой Богоматери «Милующая» на тонкой материи и надписью «В дар и благословение Св. Афонской Горы из Свято-Троицкого древняго скита» хранятся у меня и поныне как главные семейные святыни.

Полёт

В жизни каждого из нас есть такой человек, который оказал решающее воздействие на выбор пути, по какому тебе предстояло идти. И если задуматься, то непременно вспомнится день, когда душа твоя встрепенулась, проснулась ото сна. Словно тот человек толкнул часы, которые остановились, и они начали свой ход, двинулись и вы пошли вперед, уже радостно зная, по какой дороге идти.

Таким человеком в моей жизни был старший брат Анатолий. Вместе мы росли, я догонял и перегонял его — и снова отставал. Все наши увлечения, привязанности: почтовые марки, книги, кино, театр, — были общими. Толя во всем был лидер, а я шел за ним.

Он был заводилой и смело менял свой путь, если что-то его сильно увлекало. После седьмого класса он бросил школу, недолго проучился в строительном техникуме, пошел на завод, а потом, когда выбор цели окончательно определился и он решил стать актером, снова вернулся в школу и экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости.

В Театральный институт его трижды не принимали. После каждого провала он шел куда-нибудь работать — то корчевал пни в Ивановской области, то вербовался в геологическую партию, то устраивался еще на какую-нибудь работу. Я уже учился на факультете журналистики Уральского университета, когда в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге, при драмтеатре открылась театральная студия.

Срочной телеграммой вызвал Толю из Москвы, где он томился, совершенно не знал, куда податься. В Свердловске его «со скрипом», но все-таки приняли. В те времена брали учиться или красивых ребят типа Василия Ланового, или же «простых парней», типа Николая Рыбникова или Михаила Кононова. Еще брали комиков, а время актеров, не привлекательных внешне, но способных на передачу сложной внутренней жизни, только наступало.

Но вот с отличием закончена учеба в студии. Толю, как лучшего выпускника, оставили работать в театре, в то время одном из самых заметных провинциальных театров страны. Вот сыграны первые роли, но «томление духа» не проходит. Потому что рутина провинции, где надо играть в спектаклях «про рабочий класс» или же эпизоды в помпезных романтических постановках, продолжала давить, угнетать.

Шли шестидесятые годы. Публиковались прекрасные книги, возвращались к жизни забытые имена. Мы жадно читали, жили литературой, кино. В журнале «Искусство кино» был опубликован киносценарий «Андрей Рублев», который для нас затмил все прочитанное. Мы не просто были удивлены смелостью авторов, свежестью и новизной содержания, но почувствовали за текстом что-то тайное, заповедное, что не могли сформулировать и ясно высказать.

Толю сценарий просто обжег, и он решился на отчаянный шаг: на свой страх и риск поехал на «Мосфильм».

Нашел группу «Андрей Рублев». Попросил, чтобы его допустили до кинопроб.

Вы только представьте: никому не ведомый актер, рано полысевший, худощавый, с запавшими щеками, стоит перед режиссером уже с мировым именем — фильм Андрея Тарковского «Иваново детство» был удостоен «Золотого льва» в Венеции.