"Сила молитвы" и другие рассказы

Воплощение образа преподобного наложило отпечаток на всю последующую жизнь Анатолия. Свою работу в театре и кино он уже воспринимал как послушание. Вслух — на конференциях, в публичных выступлениях — он говорил, что задача актера — максимально точно воплотить замысел режиссера. Он никогда не спорил с режиссерами, впитывал как губка то, что они требовали от него. Именно поэтому, думается, ему удалось сняться в фильмах почти всех выдающихся режиссеров 1970-1980-х годов: у режиссеров старшего поколения — Сергея Герасимова, Александра Алова и Владимира Наумова, Александра Зархи; своих ровесников — Вадима Абдрашитова, Ларисы Шепитько; начинающих в то время — Никиты Михалкова и других.

Он никогда «не выпячивался», скромность и трудолюбие, вплоть до самоотверженности, понимая как свою обязанность актера.

Это шло вразрез с заявлениями наших «премьеров», которые только и толковали о «своем понимании роли», бесконечно спорили с режиссерами.

В позиции Анатолия мне видится подспудное, конечно, монашеское понимание своей работы на земле.

Когда Андрей Тарковский хотел экранизировать «Идиота» Достоевского, Толе предполагалась роль рассказчика, то есть самого Федора Михайловича. Ради этой роли Анатолий готов был сделать пластическую операцию, чтобы быть больше похожим на любимого писателя.

— Толя, а как же ты будешь сниматься дальше? — спросил Андрей Тарковский.

— А зачем сниматься дальше, если я сыграю Достоевского? — был ответ.

Показателен в понимании этой позиции человека и актера Анатолия Солоницына пролог к фильму «Андрей Рублев», где «летающий мужик», рискуя своей жизнью, прыгает с колокольни церкви в небо.

Его воздушный шар сшит из каких-то кусков кожи. Наполнить шар паром помог ему напарник, которого растерзала толпа. Но нашего воздухоплавателя она все же не успела настигнуть.

И вот он парит в воздухе и, удивляясь самому себе, тому, что все же взлетел в небо, говорит:

— Летю!

И радостно смеется.

Поразительно снято начало полета. Это ведь храм Покрова-на-Нерли. Но он показан не открыточно, не фронтально.

Вот стены храма накренились, отодвинулись — мы смотрим на них с точки зрения шара, летящего мужика. Увиделись рельефы на стенах храма — это львы, символы власти. Стены еще отодвинулись, и вот весь храм увиделся с высоты, с куполом и крестом, плывущими в небе.

И то ощущение полета, которое возникло у меня в душе, когда я впервые увидел храм, повторилось и сейчас, запечатленное кинокамерой.

— Эй вы, догоняйте меня! — счастливо кричит таким маленьким коровкам, которые пасутся внизу, на лугу, свершающий, может быть, первый полет в истории человечества русский мужик.

Но уже через несколько мгновений он испуганно произносит, почувствовав, как горячий воздух выходит из шара:

— Ой, что это?

Земля стремительно приближается.

Ближе, ближе…

— А-а-а! — только и успел предсмертно крикнуть мужик.

Что же это? Если ты оторвался от земли, осуществил свою мечту, неизбежно будет падение, смерть? Расплата за твое дерзновение?

Если бы так, то смысл фильма получился бы слишком примитивным.

Все дело в том, что полет мужика не кончается гибелью. Он кончается финальной сценой, когда преподобный прижимает рыдающего подростка к груди и говорит ему надтреснутым голосом:

— Такой праздник для людей устроил, а еще плачет… Ну все, все… Пойдем по Руси, ты колокола лить, а я иконы писать… Ну все, все…

И тут…

Стылая весенняя грязь начинает превращаться в угли горящего костра. Постепенно появляются краски икон…

Вот мы увидели изображение парящего голубя…

Это же Дух Святой!

Изображение из черно-белого стало цветным. И вот под дивную музыку мы увидели и летящего Ангела…

Складки одеяний…

И предстала перед нами Святая Троица.

Думаю, что не сознательно, а скорее интуитивно, то есть по Промыслу Божиему, Андрею Тарковскому удалось свидетельствовать миру веру православную, свидетельствовать Бога.

И в этом — подлинный, сокровенный смысл фильма «Андрей Рублев».

Да, летающий мужик разбился.

Но он все же совершил полет!

Да, жизнь Анатолия Солоницына рано оборвалась — в сорок семь лет.

Но он совершил полет!

Да, жизнь Андрея Тарковского тоже рано оборвалась — к тому же на чужбине.

«Я умираю от той же болезни, что и Толя Солоницын», — записал он в своем дневнике.

Но он совершил полет!

А от скольких людей мне доводилось слышать, что к вере они пришли благодаря фильму!

В том числе и от священнослужителей.

Что же до меня, то я и сегодня вспоминаю тот тихий осенний день со светлой радостью.

В китобойную флотилию меня не взяли — я оказался «невыездным». И слава Богу.

И творческий, и жизненный путь определились для меня — я вернулся на Волгу, на родную землю, где живу и сейчас.

Все, что я пишу, невольно сопоставляю и с «Андреем Рублевым», который для меня есть мерило художественной правды и силы.

И спрашиваю себя: «А что сказал бы Анатолий? Как оценил бы сделанное мной?»

А если мне надо сказать о России, о Православии, я смежаю глаза и вижу белый храм на взгорке у реки.

Вот храм становится все выше и выше, плывет в прозрачной осенней голубизне. Крест вспыхивает на солнце.