"Сила молитвы" и другие рассказы

Полет не кончается, брат, идущий по тропе, поворачивается ко мне и радостно улыбается, видя слезы на моих глазах.

ЕЛЕНА ЖИВОВА

Несвятой Николай

В многодетной семье отца Георгия накануне Рождества родился еще один ребенок.

В субботу вечером, сразу после всенощной, у матушки Татьяны начались схватки. Пришлось срочно ехать в роддом: медлить было опасно, ведь предыдущие роды были с осложнениями.

Оказалось, что детишек оставить не с кем: старшая дочь отца Георгия и матушки Татьяны, пятнадцатилетняя Ксюша, с утра поехала в Сосенки, к бабушке. Бабушка, мама священника Георгия, страдала гипертонией. Ксюша попросилась у нее переночевать: накануне бабушка плохо себя чувствовала. Матушка Татьяна разрешила, она не думала, что роды начнутся так скоро, — до положенного срока ходить оставалось еще две с половиной недели. Но человек предполагает, а Бог располагает…

Годовалый Сережа, Сеня двух с половиной лет, семилетний Коля, восьмилетняя Катерина и десятилетние озорники Борис и Глеб — на кого оставить детей? Матушка впала было в панику, но, помолившись, успокоилась. Она надела старый полушубок мужа (так как больше ни во что не влезала), валенки и, корчась от накатывающей боли, вышла из избы и поплелась в сторонудеревни.

Стороннему наблюдателю ее положение показалось бы просто ужасным: две бабушки из соседней деревушки, практически единственные постоянные прихожанки храма отца Георгия, они и пели, и убирались, посидели бы с детьми, но сильно заболели: обеих свалил грипп и уже вторую неделю они не приходили на службы. А в деревне, где обитала в приходском доме семья отца Георгия, жилыми оставались только три дома. В ближайшем к ним полуразвалившемся домишке с рассыпавшимся лет двадцать назад забором жила древняя, почти выжившая из ума, но безобидная девяностопятилетняя старушка. Детей на нее оставить было нельзя никак: она сама была, что называется, как ребенок, и отец Георгий периодически наведывался к ней, чтобы причастить ее, а матушка часто посылала ребятишек отнести ей то хлебушка, то картошки.

За ней, через два заброшенных двора, стоял крепкий еще дом, в котором жил одинокий нелюдимый мужчина лет шестидесяти, много лет назад похоронивший жену. Детей у них не было. В храме он не бывал никогда и с отцом Георгием, несколько раз пытавшимся поговорить с ним, старался не общаться — попросту избегал его.

Сразу за его домом находилось владение москвичей. Лет двенадцать назад они сдали свою трехкомнатную квартиру в Бибиреве и купили здесь у родственников небольшой, но вполне приличный домик. За это время они успели прикупить еще два ближайших к ним участка вместе с домами, разобрать старые постройки, обнести свою землю забором из сетки «рабицы» и построить шикарный, на взгляд отца Георгия и матушки, двухэтажный дом с камином и двумя небольшими печками. К ним-то и направлялась матушка Татьяна.

Она дружила с Ариной, простой и доброй женщиной, которая, на удивление Татьяны, полюбила деревенский быт и все, что с ним связано. Когда Арина с Романом приехали сюда, их единственному сыну Петру не было и двух лет, а потом, уже здесь, у них родились еще две дочери. Рожала Арина дома, с мужем, и, сколько она ни убеждала Татьяну в том, что домашние роды благо как для ребенка, так и для мамы, матушка Татьяна каждый раз направлялась в областной роддом за восемьдесят километров.

Еще не дойдя до их широких ворот матушка Татьяна поняла, что они уехали. Она вспомнила: Арина говорила ей, что они все вместе собираются съездить в Москву: необходимо навестить жильцов и проверить, платят ли они вовремя коммуналку за квартиру. К тому же у младшей дочки почти закончились подгузники. Да и пора закупать бытовую химию — порошки и моющие средства тоже кончились, нет лампочек и чего-то еще… Не успела Татьяна подумать об этом, как согнулась от боли и села в сугроб. Переждав схватку, она встала и, так и не стряхнув с себя снег, направилась к Николаю — так звали одинокого необщительного мужчину.

Стучалась матушка долго. Николай открывать не хотел. Но свет горел, и Татьяна, читая про себя Иисусову молитву, продолжала терпеливо барабанить в дверь избы, глядя в окно, из которого виднелся голубоватый квадрат. Может быть, Николай смотрел телевизор и задремал?

Матушка думала о том, что двое старших сыновей, Борис и Глеб, были слишком своевольными и с ними никак нельзя оставить малышей. С восьмилетней Катей — еще куда ни шло, но ведь эта парочка не будет слушаться Катерину. Они наверняка перевернут вверх дном весь дом, а то и пожар устроят — вон как тогда, в конце лета. Она вздрогнула, вспомнив, как в августе сыновья подожгли стог сена, и только чудом огонь не перекинулся на забор, а ведь там и до курятника недалеко…

Наконец послышалось шлепанье тяжелых резиновых штиблет и Николай распахнул дверь.

— Простите… — просипела матушка обветрившимися губами.

— Чем обязан? — недовольно спросил Николай.