"Сила молитвы" и другие рассказы

И этот странный человек, который, похоже, ничего не понимает в кино, говорит, что именно он должен воплотить на экране образ великого иконописца. Потому что сценарием он потрясен и чувствует, сам не зная почему, что эта роль — его.

Кинопробы закончены, надо бы сказать об этом провинциалу. Но режиссер, поглядывая на незнакомца, неожиданно отдает команду сделать фотопробы. Он не видит в этом человеке уверенного в себе «актер-актерыча», какие десятками прошли перед ним. Видит скромность и в то же время твердую решимость, даже отчаянность. Видит и еще что-то — тайное, что поймет спустя годы.

А пока он смотрит фотопробы, потом кинопробы и все более убеждается в том, что он нашел нужного ему актера.

Весь худсовет голосует против утверждения Анатолия на роль. Многоопытный Михаил Ромм, непререкаемый авторитет, говорит Тарковскому, что провинциал загубит фильм. Но Тарковский уже твердо решил, что главный герой будущего фильма — Анатолий Солоницын.

Я был просто счастлив, получая от брата известия о событиях, что происходили с ним в те дни.

Еще со школьных вечеров, где Толя по настоянию нашей учительницы литературы и русского языка Тины Григорьевны Пивоваровой читал отрывки из классиков прозы или стихи, я был уверен, что брат будет актером, и притом очень хорошим. Всюду, где он работал, обязательно участвовал в художественной самодеятельности и сразу заметно выделялся. И в школе, и на заводе все в один голос говорили: наш Толя будет артистом. И я так считал и никак не мог понять, почему его не принимают учиться в Театральный институт. Приходил в отчаяние, когда он мне звонил, говоря об очередном провале.

И вот он утвержден на роль в кино, да еще какую! Но он мне написал, что ему ужасно трудно. Предстоит начинать съемки с финальной сцены фильма, самой сложной. Будут снимать эпизод с колокольных дел мастером Бориской. Подросток, который якобы знает секрет колокольной меди, переданный ему отцом, возглавил по приказу великого князя артель — больше взять некого, все вымерли от холеры.

Мальчишка, готовый даже к смерти, потому что никакого секрета отец ему не передавал, на пределе всех своих душевных сил ждет первого удара колокола.

И колокол звонит!

Ликует народ, доволен великий князь, иноземцы тоже. А Бориска, уже никому не нужный, бредет, сам не зная куда, падает.

И его подхватывают руки Рублева. Он давал обет молчания, а тут произносит первые фразы, утешая Бориску.

Толя мне сказал, что он решил молчать до съемок этого эпизода. Решил перетянуть горло шарфом, чтобы голос был сиплым, надтреснутым.

Тарковский пришел в ужас, узнав об этом, — ведь Толя мог навсегда потерять свой голос. Очень просто было взять дублера, который озвучил бы этот эпизод. Но в то же время режиссер убедился: выбор его верен, раз актер все хочет сделать сам и понимает исполнение роли как дело жизни, ради которого готов на любые испытания.

Толя просил меня приехать на съемки — ему нужен был близкий человек, с которым он мог бы посоветоваться, все рассказать, что с ним происходит. Ведь он среди чужих людей — все «профессионалы», все «мастера», рядом нет никого, с кем можно было бы поделиться сокровенным.

Я с радостью откликнулся.

И вот я во Владимире, вот вижу брата, его непривычный для меня облик. Он отрастил волосы, забирает их сзади под кепку — чтобы паричок приходился лишь на макушку, а волосы выглядели «своими».

Гостиничный номер его обжит, на стене, перед рабочим столом, фотографии со съемок дивной красоты.

— Ты как будто долго собираешься здесь жить, — говорю я.

— Так и будет, — отвечает он. — Такой ролью надо заниматься, ни на что не отвлекаясь. Буду все время находиться с группой. Из театра я уволился.

Этот поступок произвел на Андрея Тарковского сильное впечатление. Именно на съемках «Андрея Рублева» и началась между ними дружба, которая продолжалась более двадцати лет, до кончины Анатолия.

Мы проговорили за полночь. На следующий день съемок не было, и утром Толя решил показать мне что-то «особенное», как он сказал. Не в самом Владимире, а рядом, за селом Боголюбово.

Было тихое утро ранней осени — нежаркое, свежее. От села мы почему-то отправились не по дороге, а через луг. Он был ровным, на нем желтели стога, а там, впереди, белела одноглавая церквушка, стоящая на невысоком холме. Даль была прозрачна, струи теплого воздуха текли в тихую вышину.

— Что это? — спросил я.

— Покрова-на-Нерли, — ответил Толя.

— Что?

— Покрова-на-Нерли, — повторил он. — Нерль — это речка. А Покрова — это Покров Богоматери, праздник такой, знаешь?

— Нет, — признался я.

Он кратко объяснил, попутно говоря, как приходится преодолевать невежество, которое в нас заложено со школьной скамьи.

Замечание насчет «невежества» я пропустил — ведь я уже работал в областной газете, собирался устроиться в китобойную флотилию. У меня скоро выйдет первая книжка рассказов, какое тут «невежество»! Пусть я и не пережил увлечение Хемингуэем и Мелвиллом, но хорошо знаю, чем живет современная мировая философия, литература, искусство.