Сильнее

«Это было единственное место, где я хотела бы быть в тот момент». Это то, что Эрин сказала мне позже. Она сказала, что когда увидела мою улыбку, то поняла, что я все еще был ее близким человеком. И она поняла, что это то место, где она хочет быть. Со мной.

_____

Той ночью я не мог заснуть. Когда агенты ФБР приехали в среду рано утром, я не спал. Они снова принесли мне пачку фотографий, ничего не объясняя. И снова я изучил каждое лицо. Никто не был похож на того парня, и лишь несколько соответствовали моему общему описанию. Я думаю, что они искали сообщников. Они хотели знать, видел ли я кого-нибудь из них в толпе. Я сказал им, что нет. Парень был один.

– Мы бы хотели сделать фоторобот, – сказали они.

– Конечно, – ответил я.

– Но только после операции, – сказала медсестра.

Первоначальная ампутация моих ног была экстренной мерой. Они срезали плоть и закрыли раны, чтобы спасти мою жизнь. Теперь мне нужна была штатная операция остальной части моих ног и снятие показаний для создания протезов. Было необходимо, чтобы остатки моих ног были равной длины. Со временем это поможет предотвратить боль в спине и пояснице – распространенную проблему людей с искусственными ногами.

– Чем лучше пройдет операция, – объяснил хирург, доктор Джеффри Кэлиш, – тем легче будет снова ходить.

А это было то, чего я хотел. Я хотел ходить.

Операция заняла несколько часов, доктор Кэлиш отделил каждый слой моей кожи, ткани и мышц на моих ногах. Он сделал каждый слой немного короче, чем тот, что находился рядом, делая каждый новый наружный слой длиннее. Наконец, он спилил концы моих бедренных костей и закрыл мои мышцы, артерии, тканевый слой и нервы вокруг них. В последнюю очередь он сшил мою кожу, чтобы предотвратить попадание чего-либо внутрь. Стало похоже на две сосиски. Когда я проснулся днем, я был на 4 дюйма короче, а мои ноги горели от боли. Окровавленные бандажи были обернуты вокруг ног, но никаких швов не было. Раны будут открыты еще несколько дней, чтобы кровь и жидкость могла выходить наружу.

Когда из ФБР пришли составлять фоторобот, медсестры не были особо рады.

– Пусть решает Джефф, – сказали они ФБР, глядя на меня, явно пытаясь убедить меня отправить их обратно.

Они хотели поймать подрывника так же, как все, но я был в неловком положении. Я только проснулся после главной операции. У меня кровоточили раны. Я был восприимчив к инфекциям, инфарктам и сотням других медицинских терминов.

Я ненавижу медицинские термины.

Но я хотел составить фоторобот. Я хотел внести свой вклад. Мы обсуждали это снова и снова: говорили, удаляли, рисовали. Останавливались, когда я пытался представить лицо убийцы, морально загруженного парня, что уставился на меня, втайне возбужденного тем, что он собирается отнять мою жизнь. Это заняло два часа, но в конце я был поражен. Рисунок выглядел точно как тот парень, что стоял около меня.

В тот вечер пресса заявила, что полиция нашла подозреваемого по видео с камеры наблюдения в магазине около места происшествия вместе с возможным соучастником. Мое описание оказалось необходимым для расследования, сказали они, потому что эксперты ФБР просиживали сотни часов за снимками, отсеивая тысячи лиц. Было необходимо сузить охват.

Я не знаю, правда ли это. Я встречаюсь с ФБР каждый месяц, как и многие другие жертвы, поэтому они могут попросить меня написать что-то по делу или задают мне несколько вопросов, если нужно, но они не объясняют мне почти ничего.

Однако со штатными и местными копами я говорил все время. Я встречался с ними на благотворительных мероприятиях, или они подходили и жали мне руку во время прогулок.

– Мы слышали о том, что ты сделал, – говорили они мне. – Идентифицировал этих парней.

– Ничего особенного, – говорю я. – Я лишь хотел сделать свою часть работы.

– Нет, Джефф, – отвечали они мне. – Это было куда важнее.

Иногда я чувствую, что они хотят сказать мне больше, но не могут. Я понимаю. Это расследование продолжалось долго. Об этом не должны все знать, а я гражданское лицо. Мне не нужно знать всего.

– Тебе стоит гордиться, – говорят они мне. – Ты большая часть всего этого. Ты сдвинул дело с мертвой точки.

– Хорошо, хорошо, – говорю я. – Но герои – это вы, парни. Вы пригвоздили их.

– Нет, – всегда говорят они. – Мы не герои. Мы лишь выполняем нашу работу.

6

Люди часто хотят знать, как я чувствовал себя в те первые дни. Чувствовал ли я вину, что не смог сделать больше, чтобы предотвратить взрыв? Был ли я зол? Был ли я напуган? Был ли я «по-бостонски силен»?

Нет, я был счастлив быть живым.

Помимо этого, я чувствовал боль. Я чувствовал сильную физическую боль, такую, что не оставляет сил для чего-то еще. Это было что-то наподобие того, как когда тебе очень нужно в туалет, настолько сильно, будто это настоящее чрезвычайное происшествие, которое не дает тебе сконцентрироваться на чем-либо еще, пока ты не решишь эту проблему.