Сильные мести не жаждут

Павел остановился перед своей дверью. Она показалась Марине высокой и черной, как в старинной церкви. Даже съежилась перед нею. Ни звука, ни шороха.

На звонок Павла никто не отозвался. Абсолютно никого там не было. Темная дверь, табличка, кнопка звонка на стене и… тишина…

— Нет мамы, — сказал Павел. — Наверное, к отцу в госпиталь пошла.

Хотел уже повернуться и уйти, как вдруг открылась соседняя дверь и выглянула высокая, с угрюмым лицом женщина.

— Чего трезвоните, товарищ капитан? — неприветливо спросила она. — Нет там никого.

Не знал он эту тетку. Наверное, из эвакуированных. Горе привело ее сюда, потому и смотрит исподлобья.

— Извините, вы не знаете, где Анна Сергеевна? — вежливо поинтересовался Павел.

— Знаю, — сразу оживилась соседка. Ее мрачное немолодое лицо потеплело, словно осветилось изнутри. — Заходите ко мне… Вы, видимо, ее сын?

— Сын, — сказал Павел.

— То-то, я смотрю, лицо вроде знакомое. На фотографии видела. У нее ваши фотокарточки на всех стенах развешаны. — Женщина, будто смутившись, глянула на свое старенькое, заношенное синее в горошек платье. — Мы теперь с вашей мамой на этом этаже одни остались. Она у вас такая добрая, отзывчивая… А я сестра Андрея Филимоновича. Клавдия Сергеевна. У нас под Бобруйском немцы, так он меня сюда забрал.

Павел помнил Андрея Филимоновича, сухонького, хилого на вид морского капитана. Говорили, что он так и не женился из-за своей сестры. Слушал ее советы, жил по ее указке.

— Да вы заходите, заходите, я чай поставлю, — приглашала их Клавдия Сергеевна.

— Спасибо, у нас эшелон скоро, — Павел виновато показал на часы. — Если увидите маму…

— А как же, она скоро придет. С ночной смены до сих пор нет.

— С какой ночной?

Соседка рассказала, что Анна Сергеевна работает теперь на военном заводе.

— Ну, что ж вы не зайдете? — опять спросила соседка. Лицо ее теперь казалось добрым, растерянным и приветливым. — Может, как раз маму и дождетесь.

Она приглашала не очень решительно, больше для приличия, и Павел Донцов, скорее всего, не принял бы ее приглашения, но тут на лестнице послышались шаги, веселый говор, и на площадку поднялись двое: грузный немолодой офицер в звании майора и за ним — высокая, худощавая женщина в гимнастерке, сапогах и пилотке.

— Вижу, народ госпитальный, Клавдия Сергеевна, — тоном своего человека сказал краснощекий, с симпатичными веселыми глазами майор. — А ну-ка, давайте в дом, мы на лестнице дорогих гостей не принимаем.

Он был тут как хозяин. И не только оказывал знаки внимания Донцову и Марине, но у него, видно, было твердое намерение пригласить их в квартиру. Как выяснилось позже, он был дальним родственником Андрея Филимоновича, служил в одном из фронтовых штабов и на несколько дней прилетел с женой в столицу. Отговорки Павла на майора не подействовали. Маму, заявил он, надо подождать. Сейчас все сядут пообедают, есть интересные новости. Схватив в охапку Донцова и Марину, майор буквально затолкал их в коридор, оглушил своим трубным, веселым голосом.

Клавдия Сергеевна слегка растерялась, но в то же время словно обрадовалась его приходу. В просторной трехкомнатной квартире с высокими потолками моментально все ожило, начали накрывать на стол, бегать из кухни в комнату и обратно, возникла та дружеская атмосфера, когда незнакомые люди начинают ненавязчиво открываться друг другу. Вот уже и смех зазвенел, завязалась доверительная беседа. Жена майора казалась внешне женщиной строгой, сухой и в некоторой степени даже манерной. Но это впечатление было обманчивым.

— А откуда это прелестное создание? — поинтересовался майор, ласково глядя на Марину, которая скромно сидела в углу на диване.

— Я из Жабянцев, — простодушно сказала Марина.

— Откуда? — У майора округлились глаза, и он тут же беззаботно и искренне расхохотался. — Ты слышишь, Лида! Какое чудное название? Жа-бян-цы! Деревня с таким названием должна, наверное, быть где-то на границе Гомельских лесов, Брянщины и Черниговщины. Мне когда-то довелось побывать в тех глухих лесных краях.

— Вы угадали, Марина Петровна с Черниговщины, — гордо сказал Донцов, будто сам был причастен к этому краю. В двух словах рассказал, как она оказалась в Москве, чем вызвал искреннее сочувствие присутствующих.

Клавдия Сергеевна пригласила всех за стол. На снежно-белой скатерти посреди стола красовалась большая старинная супница. Жена майора выставила на стол кирпичик черного хлеба, твердого, тяжелого, но все сразу оживились.

Майор открыл большую круглую банку американской тушенки и выложил прямо на тарелку. Розовое мясо с прожилками жира заиграло, запахло на всю комнату…

Разговор лился легко, просто. Оказалось, что жена майора, эта молчаливая, с большими, как у совы, глазами дама в гимнастерке, работала в командирской столовой, была там старшей. Она держалась скромно, но Марина поняла, что ей на фронте неплохо, у нее много друзей, есть даже знакомые генералы, и сейчас она снова возвращается на фронт.

— А вы, Марина Петровна, — спросила она, — были партизанкой?