Сильные мести не жаждут

Был он уже действительно здоров, окреп. А душой, наверное, измучился без полетов. И фашисты у Волги толкутся. Место Павла, конечно, в боевом строю, вместе с товарищами-побратимами. Марина понимала, что разлуки им не избежать, но не хотела о ней думать, словно боялась, что этим может ускорить ее. Верила во что-то необычайное, всесильное, в какой-то счастливый случай, который все решит. Так хорошо чувствовала себя рядом с Павлом, что и о родной деревне начала забывать. Все слушала его рассказы о Москве, о кинотеатре на Арбате, куда они с ребятами бегали на утренние дешевые сеансы, и как в Москве-реке ловили рыбу, и как бегали смотреть на праздники авиаторов. Шуму там было, веселья, словно вся Москва собиралась подняться в воздух.

Марине, которая дальше своей деревни нигде не была, его рассказы волновали душу, и ей казалось, будто она сама ходит с Павлом по московским улицам, стоит на Красной площади, гуляет по набережной, а повсюду толпы народа, счастливого, радостного, у всех в руках цветы, знамена, день улыбается, небо расцветает голубизной, из громкоговорителей доносится веселая музыка, милиционеры в белых перчатках, все нарядно одеты, и вдруг — на открытых машинах, украшенных гирляндами, появляются челюскинцы. В деревне у них показывали кино, вот она и видела их. Все точно так, как в кино, но на самом деле это она их встречает, стоит с Павлом на тротуаре, приветливо машет рукой. Машина все ближе, ближе… блестит на солнце фарами, а на заднем сиденье… Чкалов! Не челюскинцев встречает Москва, а Чкалова, загорелого, с веселыми глазами, Валерия Чкалова. Вот он поднял руку, поворачивается к Павлу, что-то кричит ему, машет рукой…

— Глядите!.. Фашисты заходят с моря! — прервал ее мечты суровый голос Павла. Он обхватил руками голову, и в этой его позе Марина увидела глухое отчаяние. — До каких пор я буду здесь? Ну до каких?

Гельмут стал его успокаивать, положил на плечо свою худую руку:

— Не все воюют с фашизмом, Павел. Половина человечества воюет, а половина еще только готовится.

— Пусть себе готовится! — огрызнулся Павел. — У кого заячья душа, тот до конца войны будет готовиться.

У Гельмута потемнело лицо, в голосе послышался металл:

— Знаю, мой народ тоже не весь пошел за нацистами. Проклинают в душе Гитлера, ненавидят его и ждут поражения третьего рейха. Я уверен, что эти немцы тоже готовятся воевать против наци, но очень уж долго они готовятся, и это их делает жалкими и никчемными в глазах человечества…

* * *

Это была их последняя прогулка к морю. Потом начались дожди, небо затянули темные, тяжелые тучи, словно природа оделась в траур и не хочет поддаться ни ласковым солнечным лучам, ни теплому ветерку, и не будет уже золотистых, погожих дней, не будет и морозно-чистой утренней ясности.

А у Марины все те же заботы: бинты, дежурства, операционная…

Как-то врачи вместе с выздоравливающими поехали в ближайший горный лесок на заготовку топлива. Даже начальник госпиталя отправился со своими врачами и сестрами, зная цену каждой паре рук, которых было так мало. Марина села в одну машину с Павлом.

Горные кряжи сияли снежными шапками, в небе висели облака и словно раздумывали, куда им податься дальше: к морю или в раздольные кубанские степи. Природа дремала под ласковым осенним небом.

Еще садясь в машину, Марина наивно спросила у военврача, кому нужны эти дрова, если немец уже так близко? Военврач внимательно посмотрел на нее, холодно прищурил глаза и ничего не ответил. Павел засмеялся: это для немцев, пятки им прижигать, чтобы быстрее бежали отсюда. Всю дорогу он шутил с молодыми сестрами, рассказывал веселые истории, болтал всякую всячину. Марину наконец это вывело из себя.

— Разве ты не слышишь? — досадливо спросила она, кивнув в ту сторону, откуда доносились глухие звуки далекого боя. — Как ты можешь?..

— Могу. А почему бы и нет? — добродушно ответил Павел.

— Немцы скоро будут здесь.

— Никогда! — Его голос прозвучал как натянутая струна, серые глаза потемнели. — Не смогут они Кавказ одолеть. Да и через Волгу им не перепрыгнуть. — Взял Марину за руку, посмотрел ей прямо в глаза. — В Сталинграде стоят, и тут их остановим, вот увидишь. Они уже свое под Москвой получили.

И она поверила. Была благодарна ему за эту уверенность, на душе стало радостно и легко. А тут еще машины мчались горной дорогой, все выше и выше забираясь в звонкое горное безлюдье, неслись куда-то к солнцу, и ветер бил в лицо, и цепи гор стояли неподвижно, величаво, нависая зобастыми скалами над серпантином дороги. И казалось, что это уже не скалы, а какие-то грозные существа, вздыбленные великаны, которые не пропустят сюда ни одной чужой души, устоят перед любым нашествием. Вот так встанут и не пропустят — попробуй их сдвинуть с места. Нет таких танков, которые бы их одолели, которые могли бы ворваться в это каменное царство.