Сильные мести не жаждут

Чувствовала Марина, что не хватает уже сил выдержать медленное течение времени. Словно что-то в душе оборвалось. Не может дальше, и все. Думала не о себе, а о том, что оставила, от чего убежала… Ну, пусть не убежала, но спаслась, нашла себе надежное место, пока там, в Жабянцах, люди бедствовали, мучились. Представила себе, как они ждали освобождения, мечтали выйти из мрака черной оккупационной ночи. Представила свою улочку со стареньким колодцем, плетеный забор, кладбище с покосившимися крестами, деревянную церквушку, гусей у пруда, поломанные подводы во дворах, почерневшие крыши… Пронеслось горе над деревней, и теперь ждут люди весну, ждут солнце. Возвратится Марина с войны, опять будут белеть вишни в их саду, под забором расцветут чернобрывцы, Фросенька с ведром наведается со своего двора. «Беда, Маринка, — скажет, — немецкий танк разворотил колодец, а у вас такая сладенькая водичка!..»

— В атаку! За мной!

Марину словно ударила эта команда, она вздрогнула, оглянулась. На площади молодой командир учил новобранцев. Командир был совсем юный, красивый, смуглолицый, в короткой шинели, и движения у него были быстрые, точные, будто всего себя отдавал юноша-офицер этим занятиям, всю душу вкладывал в свои команды. А потом Марина увидела: поднятая вверх рука с пистолетом, резкий поворот головы. Поворот, в котором ей показалось что-то до боли знакомое, родное. Командир побежал дальше, через площадь, за ним потрусили новобранцы с винтовками, а Марина неподвижно стояла и, не отрывая глаз, смотрела на исчезающие за углом фигуры, стояла и не могла прийти в себя. Словно услышала голос Павла: «За мной!.. За мной, ребята!»

Потом, успокоившись, стала вспоминать, стараясь навсегда зафиксировать в памяти те минуты, когда Павлик вскочил и первый, с поднятым пистолетом, поблескивая на солнце черной кожаной курткой, бросился к ограде госпиталя.

А она? Тоже бежала? Или невольно отстала, испугавшись выстрелов, криков, топота ног?.. Отстала… Отстала!.. В эти минуты она была сзади, словно пряталась за спину Павла, и все пули летели прямо в него, вся видимая и невидимая смерть искала его, только его… Правда, потом она одной из первых ворвалась в госпиталь, но это было потом… Марине стало стыдно за те минуты душевной слабости, и она невольно оглянулась, будто кто-то следил за ней и увидел картину далекого боя.

Заставила себя успокоиться. Тихое осеннее небо, ласковый прохладный ветерок, над горизонтам не то тучи, не то темный дым. Командир со своими новобранцами был уже где-то за садами. Женщины в черном копались на огороде около своего сожженного дома, и одна из них грустно улыбалась. Никто не видел Марину, Никому не было до нее дела.

Она решительно, с силой расправила под ремнем шинель и, отгоняя тяжелые мысли, быстро направилась к центру города.

* * *

Наступили холода. После ночного дежурства Марина вышла в школьный сад и села на лавку под старой яблоней. Шинель поверх белого, халата нараспашку, волосы собраны в узел. Она любила вот так посидеть в одиночестве, чтобы не слышать стонов, хлопанья дверей, напоминаний старшей сестры Полины Саввичны. Где у нее только силы берутся? Три сына-танкиста воюют с первых дней войны, а мать еще не получила от них ни единой весточки. Может, уже их и нет?..

Марина смотрела на яблоневый сад, тихий, по-осеннему угасший. Славный сад. Хоть и война и все вокруг сожжено, разрушено, а тут порядок. Трудолюбивая рука постаралась: подпилила, обрезала, окопала каждую яблоньку. Старичок-садовник не раз угощал Марину яблоками, все жаловался ей, что немцы испортили ему три яблоньки. Как-то он не вытерпел и назвал немецкого офицера свиньей за то, что тот, пьяный, ударил по яблоньке топором. Офицер, знавший украинский язык, вытащил парабеллум и выстрелил в старика, прострелил ему плечо. Хорошо, хоть не убил. Старичок зажал рану и упал, лежал до тех пор, пока не ушел офицер…

По дорожке быстро прошел военврач, увидел Марину, и глаза у него потеплели.

— Шла бы ты отдыхать! — крикнул ей, хоть сам уже двое суток почти не спал. Транспорты один за другим прибывают в госпиталь. Тяжелые бои идут.

Он открыл калитку на улицу и кого-то там встретил, разговорился. Калитка так и осталась открытой. Марина увидела на дороге запыленный, грязный ЗИС, в котором сидели солдаты. Надвинули на лоб пилотки, одни дремали, другие тихонько переговаривались.

Марина вздрогнула, вскочила с лавки. Знакомое, родное Фросино лицо. Стремглав бросилась к калитке.

— Подождите! — закричала она.

Но машина уже тронулась с места, и серые, усталые лица солдат исчезли за углом дома. Куда-то поехали. Марина растерянно смотрела вслед, и сердце разрывалось от досады.

Прошло несколько дней. Марина только и думала о Фросе. Почему в военной форме? Как здесь оказалась? Что там, в Жабянцах? Рассказала о подруге военврачу. Он, подумав, ответил:

— Знаю, где твоя подружка. У нас в городе расквартировалась рота девушек-регулировщиц. Наверное, и твоя Фрося там.