Сильные мести не жаждут

— Кому сейчас легко на войне? — нахмурился Донцов.

— Так-то оно так, Паша, только маршрутик у тебя будет далекий. До самой Саксонии. Слышал я, что ты сам напросился.

— Нет, Михал, приказ. А Саксония не так уж далеко.

— Аника-воин! — с любовью глянул на своего старого друга майор Гундадзе. — Стратегическая разведка не может ничего «вытянуть», а мой Пашка своими глазами хочет разглядеть их саксонские тайны? Ну что ж, на то мы и полк специального назначения. Но без иллюзий! Тяжелое дело ты взвалил себе на плечи, майор.

— Говорю же тебе: приказ! — словно обидевшись, отрезал Донцов. — Кому-то все равно нужно это делать.

— Аи, вечно ты лезешь туда, где тяжелее. — Гундадзе обнял его за плечи. — Ну хорошо, хорошо… Как-нибудь управимся… — Гундадзе повеселел. — У меня есть грузинское вино, домашнее. Давай выпьем за наших друзей, где бы они ни были.

Он закряхтел, нагнулся, достал из-под стола большую плетеную сулею. Медленно разлил в металлические кружки. Густое красное вино захватывало дух и горячей волной разливалось по телу. Горная сказка! Солнце Кавказа! Его привезли командиру из далекой деревни, с родных виноградников. Целой делегацией приезжали.

А Донцов рассказывал другу о Марине. Ей, оказывается, сообщили, что он погиб, она уехала учиться на радистку, и следы ее затерялись…

Гундадзе и Донцов вышли из землянки. Тишина стояла над землей. Не было слышно даже далекого фронтового гула, и ракет не было видно, этих мертвенно-зеленых, красных, белых ракет, от которых так щемит сердце. Павел молчал, вдыхая хмельной аромат уснувшего поля, и казалось, будто эта ласковая ночь, этот притихший фронтовой аэродром, эта замершая в тревоге земля не существуют на самом деле, будто нет ничего настоящего в окружающем, настороженном, притаившемся мире, а плывет лишь мысль, пронизанная грустной нежностью, грустной болью, плывет прошлое, плывет эта ночь, плывут все грядущие ночи и все грядущие дни.

— Мне кажется, что я скоро ее встречу, — тихо сказал Павел. — Такое чувство, что встречу, и все.

— А что, вполне возможно. — Гундадзе посмотрел на него. — На войне случаются удивительные вещи. Например, знаю я одну женщину…

— Какую женщину? — оживился Донцов.

— Спокойно, спокойно! Это только предположение. Слышал, в соседнем «хозяйстве» воюет летчица Донцова.

— И ты молчал?

— Дорогой мой, я за войну встречал пять Донцовых. Не нужно делать детонации. Посмотрим, поищем. Найдем, наверно.

— Дай мне машину. Немедленно!

— Вот беда! — всплеснул руками Гундадзе. И, вздохнув, сознался: — Она точно не твоя. Я уже расспрашивал.

Говорят: ужасная баба! Все мужики ее боятся. — Гундадзе сжал руку Павла. — Потерпи, браток. Мы ее обязательно найдем.

Они подошли к лесу, и Гундадзе, показывая на замаскированный самолет — черный крылатый призрак, — сказал как бы невзначай:

— Твой «ил».

— Не понимаю, — удивился Донцов.

— Всех пересаживают на штурмовики, — успокоил его Гундадзе. — Ты не жалей. Чудесная машина! Наш полк перевели на оперативную разведку. Задание фронта и Ставки. Вызываем огонь на себя. Да что там тебя учить! Фиксируем вражеские объекты в глубоких тылах. Только штурмовик это может. Идешь над самой землей и ждешь, когда ударят по тебе. Нижняя броня, конечно, гарантирует от случайностей, от какого-нибудь дурного осколка или пули. Но прямое попадание… Одним словом, теряем ребят. Каждый день кого-нибудь… — Гундадзе помолчал, а потом заговорил глухим, поникшим голосом: — Однажды я вел два звена от Констанцы. Сашу Переверзева помнишь? Подбили над морем. Сели прямо на воду. Знаю: у них пять минут плавучесть… Вылезли ребята на плоскости, поснимали шлемы, прощаются с нами… Белые подшлемники вижу, а сердце кричит. Эх, сыночки мои!.. Остался Сашка в море… Всю жизнь буду видеть их белые подшлемники на черных волнах…

Спать легли в командирской землянке. Натянув на голову шинель, Павел все думал, вспоминал что-то далекое и неопределенное, приходили какие-то видения из туманного сорок первого, потом задрожали в легкой дымке залитые серебром, сияющие снежные шапки гор, потом он услышал шум ручейка, вода зажурчала где-то совсем близко, пахнула на него холодком. И вдруг, словно журчание ручейка, он услышал голос Марины: «Тебя одного люблю… Только тобой буду жить!..»

Так он и уснул под шум горного ручья, а на лице его замерло выражение боли.

* * *

Перед рассветом командира полка разбудило осторожное прикосновение. Открыв глаза, он увидел перед собой Донцова.

— Мне нужна машина, — попросил он тихо, но настойчиво.

— Ясно, — сказал, еще не совсем проснувшись, Гундадзе. — Мог бы и вечером поехать. Напрасно все это. Это не Марина.

— Дай машину! — потребовал Донцов.

— Э, черт с тобой, только не забудь, в обед построение, ждем начальство.

Гундадзе сладко зевнул и повернулся на другой бок досыпать свой недолгий фронтовой сон.

* * *