Сильные мести не жаждут

— Судьба судьбой, но дела мы как-то должны вести дальше, — добавил генерал.

Он поднялся с дивана, остановился у окна, завешенного толстым ватным одеялом. Потом повернулся к Павлу.

— А может, вы что-нибудь помните? — спросил он вдруг с надеждой. — Может, он вам рассказывал о своих немецких товарищах? Называл какие-нибудь имена, клички, фамилии? — Немного подумав, тихо объяснил: — У Гельмута были контакты там… в рейхе, в Саксонии. Нам важно знать, с кем именно. Есть сведения, что там существует группа сопротивления. Возможно, и не одна. Возможно, это именно те люди, кого мог знать Гуфайзен.

Павел растерялся. Знал ли он кого-нибудь из них? Имена он, конечно, не запомнил, о своих друзьях-подпольщиках Гельмут почти не вспоминал, разве что иногда называл погибших, тех, кого предали, кого уничтожило гестапо, и тех, кто уже практически не мог ничем послужить их делу.

— Вряд ли кто-нибудь остался жив, — неуверенно сказал Донцов, — Гельмут говорил, что саксонскую группу гестаповцы полностью разгромили.

— У нас другие сведения, — мягко возразил генерал, перевел взгляд на окно и задумался.

— Тогда пусть ждут нашего прихода, — горько улыбнулся Донцов.

Генерал нервно закурил. И опять его взгляд как-то странно устремился вдаль. Китель плотно облегал его стройную, почти юношескую фигуру. Он подсел к Донцову, подумал минуту:

— Эти люди должны были дать нам сведения о военных заводах в Саксонии. Знаем только приблизительно, где они находятся, но точное месторасположение нам не известно.

Донцов молчал, стараясь понять, чего хочет от него генерал, чем он может помочь делу. И зачем, собственно, приехали к нему?

Но у генерала, видно, имелись свои соображения.

— У вас нет фотографии Гельмута Гуфайзена? — спросил он.

— Есть, — слегка растерялся Донцов. — Еще из Испании. И вот… — Он достал из тумбочки возле кровати бумажник. — Семейный снимок: отец, мать, брат…

— Брат у него нацист, — сказал коротко генерал. — А фотографию я, с вашего разрешения, возьму. — Генерал спрятал ее, взглянул на начальника госпиталя и попросил: — У нас тут будет коротенький разговор… на несколько минут…

Военврач понимающе кивнул и вышел. Генерал повернулся к Донцову, внимательно посмотрел ему в глаза:

— Вам придется действовать за себя и за вашего немецкого товарища. Другого выхода я не вижу… Если вы, конечно, согласитесь.

И, вынув из планшета карту, развернул ее на столе.

* * *

Только под утро открылись двери и гости вышли из кабинета. Майор Донцов проводил их до машины.

— Я познакомился с вашей милой женой, — сказал утомленно генерал. — Была на похоронах вашего отца. Мы поможем найти ее.

— Помогите, товарищ генерал, — сказал Павел тихо.

— Я прослежу, — пообещал генерал. — Сделаем запросы. После курсов она была ранена. И теперь не известно, где находился.

Курт взял Павла за плечи:

— Когда-нибудь мы обязательно встретимся в нашей Саксонии.

Слово «нашей» он произнес с холодным, тяжелым нажимом.

* * *

Полк, куда возвращался майор Донцов, уже успел перебазироваться под Краков. Июль сорок четвертого года плавился от жары, чадных пожарищ.

Павел летел из военного санатория в стареньком «Дугласе», летел, радуясь своей жестокой, но в то же время счастливой судьбе. После бесконечных скитаний по вражеским тылам ему снова суждено было быть среди своих, снова летать и воевать с боевыми побратимами. Правда, эта самая судьба может еще не раз изменить ему, так как на плечи Павла отныне легла тяжелая ноша, которую он сам на себя взвалил после разговора с генералом и сам теперь будет за нее в ответе, перед собственной совестью и страной. То, что мог бы сделать Гельмут со своими далекими саксонскими друзьями, теперь должен был выполнить майор Донцов. Чтоб оно пропало, проклятое осиное гнездо!

Самолет дрожал от гула моторов, металлический кузов тонко вибрировал, и Павел вдруг вспомнил далекий, почти нереальный полет в другом «Дугласе» осенью сорок второго. Но теперь он летел не на восток, а на запад, летел один, в пустой машине, ни раненых, ни Марины, ни Гельмута, Летел в самое пекло.

Сели, когда уже была почти ночь. Павел соскочил на землю, вдохнул всей грудью щекочущий дух разомлевшего поля, огляделся. И тут кто-то весело, с размаха хлопнул его по плечу.

Майор Гундадзе! Вместе начинали войну еще под Львовом. Теперь он уже командир авиационного полка. Вот это встреча! Дрался, помнится, с немцами отчаянно, пока самого не подстрелили. А оказывается, вот он, живой!

Воротник кителя расстегнут, большое, с мясистым носом лицо пышет здоровьем.

— Генацвале, мой любимый! Гамарджоба!

Они пошли, возбужденно разговаривая, к ближайшему лесу. Между деревьями просматривались строения, видна была полевая кухня, немного в стороне — большая, просторная палатка санчасти.

В командирской землянке было душно. Горели аккумуляторные лампы, пол посыпан болотной травой. Гундадзе присел к столу, спиной привалился к обитой сосновыми жердями стене.

— А мы тебя ждали, — выдохнул он, вытирая платком пот с лица и шеи. — Садись. Тут пакет прибыл со ста печатями. Сверхсекретно! Дело, скажу тебе, не из легких.