Симфония Искажений (СИ)

Сид легко сходился с людьми, но настоящих друзей у него никогда не было. Привитые с детства взгляды не давали забыть, что он способен разве что обжечь, а потому ему не следует сближаться с другими. И если с девушками это не всегда получалось — сдержать зарождающуюся любовь не так-то просто! — то с родственниками и знакомыми дело обстояло гораздо легче. Глупый Фрэнки, считавший Сида душой компании и всеобщим любимцем, и знать не знал, насколько исключительна их близость. Может, потому и ревновал к Брэдли, которого Сид воспринимал как нечто между слугой и недалеким старшим товарищем — как человека, с которым, при всех его достоинствах, никогда не получится говорить на одном языке. Фрэнки и Сильвия были единственными, кого ему не хватало бы в Городе, — если бы Город существовал.

И все должно кончиться так бездарно? Очередным обманом? Самые дорогие люди даже не оплачут его? У Сильвии хотя бы нет повода его ненавидеть, а Фрэнки? Он будет счастлив, что остался жив, и забудет это лето, как страшный сон. Что ж, правильно сделает.

Но, возможно, стоит хотя бы извиниться? Верно, извиниться за свое скотское поведение в Сонном Доле, да и за сегодняшний вечер тоже. Рассказать всю правду. Можно написать письмо. А потом отдать Брэдли, чтобы тот вручил его Фрэнки, скажем, через пять лет, когда воспоминания о пережитом уже поблекнут; все равно этот проспиртованный кретин забудет. Но надежда останется. Да, как знать, может быть, настоящие чувства однажды дойдут по адресу?

Воодушевленный своей идеей, Сид схватил чистый лист бумаги и уселся писать. Нужные слова казались ему предельно ясными, но как только он попытался сказать их, его неожиданно понесло куда-то в сторону, изначальный посыл письма размылся, а сам его тон стал похож не то на жалобу и мольбу о спасении, не то на откровенное самолюбование. Мысли, стоявшие ровным строем, а теперь хаотично попрятавшиеся по углам, никак не получалось собрать, а те немногие из них, что все-таки просочились в письмо, выглядели жалко и неубедительно.

«Это все дурные слова. Неправильные, — подумал он, перечитав написанное. — Я никогда не был силен в выражении своих чувств. Мне проще посадить Сильвию на колени или погладить Фрэнки по голове, чем распинаться о своей любви к ним».

Он почувствовал себя бесконечно одиноким. За окном баюкала мир последняя в его жизни ночь, а он даже прощальное письмо единственному другу толково написать не смог. Сейчас, когда от него требовались все оставшиеся силы, он чувствовал себя маленьким мальчиком, готовым разреветься. Ему хотелось проснуться и оставить страх и боль позади. Ему хотелось, чтобы его спасли. Ну хоть кто-нибудь! Неужели никому его не жалко?

Он вздохнул, подгреб к себе папку с Симфонией, вытряхнул наружу листы с до боли знакомым нотным рисунком — впрочем, отчасти новым благодаря правкам Фрэнки. От волнения, слабости и бессонной ночи в глазах двоилось. Нотный стан истекал черной кровью. Болезненная белизна бумаги рвалась ввысь.

Мир замолк, остался только знакомый шепот-шелест в ушах: «Ты — хочешь — играть?»

Сид торопливо смял и швырнул на пол бесполезное письмо. Что за глупости? Дурацкие чувства, нелепые привязанности, детский страх смерти — что все это значило перед лицом вечности? Какое ему дело до подобной ерунды, если ему выпала честь сгореть в лучах звезды, едино сияющей для всех измерений? Симфония совершенна, и он будет последним ее исполнителем; последним ее сосудом; последним, кому она доверится и откроется. Они умрут, обнявшись, и Мнимое Зазеркалье похоронит их, а вместе с ними — весь искаженный мир.

Он прижал к груди заветную папку и закрыл глаза. Ему отчаянно захотелось, чтобы ноты снялись со своих мест и обняли его, въелись в него, вонзились в самое сердце; хотя они уже были там. Человек умирал, и на его место приходил исполнитель. Ничтожная пустота его натуры мгновенно оказалась заполнена сладким томлением в предчувствии красоты. Рвущийся наружу свет рвал его на части, и сама боль струилась по жилам раскаленной лавой, жгучая и сияющая.

Он поехал бы в Мнимое Зазеркалье прямо сейчас, но умирающий человек внутри напомнил ему, что в этом мире еще не все дела окончены. Отложив Симфонию в сторону, он вернул человека на место — почему бы не отдать ему его жалкое тело еще на несколько минут? — и отправился к комнате Фрэнки, чтобы оставить Брэдли последние инструкции.

Для всех он просто уедет. Надолго, но не навсегда, конечно: если Сильвия не будет верить, что однажды они увидятся, она сильно расстроится. Вечная разлука равнозначна смерти. И даже Фрэнки не должен ничего заподозрить, а этого добиться трудно. Сид уже разослал письма знакомым, в которых намекал, что отправляется путешествовать по миру и, возможно, долго не вернется, предупредил и Сильвию, что на днях может уехать. Брэдли тоже не знал всей правды, хоть и считал себя посвященным в курс дела.

Сид вызвал его коротким стуком в дверь, при этом сам остался снаружи, — чувствовал, что не выдержит взгляда Фрэнки. Брэдли вышел, устало потирая глаза.