Симфония Искажений (СИ)

— Чтобы ты тут и помер? Раз себя не жалко, хотя бы обо мне подумай, меня же в тюрьму посадят. Больше никаких этюдов, — жестко отрезал тот и ушел в другую комнату за бинтами.

Роясь в домашней аптечке, он усиленно делал вид сам перед собой, будто его совершенно не волнует вопрос, что делать дальше. А руки тряслись, словно это он потерял кровь, не Сид. Видимо, между ними сама собой наладилась некая ментальная связь, другого объяснения просто не находилось. Может, это вообще отличает резонирующих от других людей? Может, собравшись вместе, они приобретают особые способности?

Фрэнки не понимал, что все куда проще, что он просто переживает за близкого человека; Фрэнки не знал, на что похожа дружеская близость. Ему была знакома любовь к родителям, любовь к женщине, и его отношение к Сиду, разумеется, не имело ничего общего с этими чувствами, — тогда что же оно собой представляло?

Почему-то этот вопрос занимал его едва ли не больше, чем природа только что разыгранного этюда-Искажения, что само по себе являлось отдельной загадкой.

Между прочим, он тоже чувствовал себя паршиво. Шутка ли — только сегодня очнулся после болезни! Еще ничего не ел толком, на улице не был, а тут сразу столько волнений, столько проблем. Явился этот припадочный и, как обычно, переворачивает весь мир вверх дном. А вообще-то надоел он уже со своими выходками, ни минуты спокойной с ним.

Фрэнки тяжело вздохнул, стиснул виски ладонями, пытаясь унять головную боль, вызванную тысячей причин, но в основном слабостью, взял бинт и вернулся к Сиду.

— Дай руку, идиотище, — потребовал он с самым суровым видом.

— Отстань, я… — слабо запротестовал Сид, но Фрэнки, разозлившись, сам перехватил его руку и дернул на себя. Тот поморщился, явно от боли, но ничего не сказал. А заботливый врачеватель неожиданно ужаснулся, потому что ладонь Сида оказалась горячей. При этом Фрэнки был уверен, что и сам сейчас не может похвастаться нормальной температурой, но прикосновение чужой руки буквально обжигало.

— Да у тебя еще и жар! — Он так и сел рядом, не зная, что делать, и уставился на приятеля, как на диковинное животное.

Что же движет Сидом? Вроде бы он не похож на человека, которому наплевать на себя, даже оставляет впечатление некоторой изнеженности, присущей дворянским сынкам-белоручкам; возможно ли, что он из тех максималистски настроенных молодых людей, которые горят душой и телом за какую-нибудь дурацкую идею, занимающую только их? Неужели это все из-за отца? И каков настоящий Сид, как он живет, чем интересуется? Хотя, похоже, этот и есть настоящий.

Фрэнки читал пару книг о путешественниках и ученых, которые приносили себя на алтарь великих дел и открытий, да и сам относился к породе людей, которые отдадут в жертву любимому занятию сон и еду, но жизнью рисковать-то зачем? На Сиде ответ на этот вопрос написан не был, во всяком случае, не буквами; но зато у него престранно и дико сияли глаза — похоже, если бы не вызванная кровопотерей слабость, он бы сейчас счастливо скакал по комнате, бил посуду, орал и черт знает что еще бы делал. Видимо, искусственно вызванное (или созданное?) Искажение занимало его куда больше, чем подорванное здоровье.

— Жар, говоришь? — переспросил он со смешком. — Наверное, рана воспалилась, хотя я не разбираюсь в таких вещах. В любом случае — пройдет. Пожалуйста, посмотри знаешь какой этюд…

— Заткнись! — второй раз за день прикрикнул на него Фрэнки, разом очнувшись от своих мыслей. — Я же сказал: никаких этюдов. И мне плевать на сегодняшнее открытие, чудо и бла-бла-бла, когда ты тут кровью истекаешь, ясно тебе?

Он сердито засопел и предельно осторожно стянул повязку с руки приятеля. И ужаснулся в который раз: рана выглядела отвратительно. Это уже были не легкие порезы от осколков стекла, а развороченная плоть, как будто кто-то пытался отгрызть кусок ладони, но бросил занятие на полпути и решил просто пожевать. Фрэнки замутило, мысленно он привычно проклял Сида и все, что с ним связано, но, справившись с собой, отмотал бинт и кое-как наложил новую повязку.

— Страшный шрам будет, — заметил он упавшим голосом. — Если заживет. Тут, наверное, надо швы наложить. Не понимаю…

— Вот-вот, не понимаешь, — усмехнулся Сид. — Ничего серьезного, просто выглядит не очень. Рана неглубокая. И вообще, это же я пришел быть нянькой, забыл? Не все такие слабенькие и впечатлительные, как ты, имей в виду. Так что прекращай со мной возиться и ложись отдыхать, раз не хочешь смотреть этюды.

Фрэнки затянул узел на повязке и зло сказал:

— Кто еще тут слабенький? Уж кто-кто, а ты выглядишь совершенным неженкой.

Он хотел упомянуть про то, какая, например, у Сида непрактичная прическа, какие ухоженные руки, явно не знавшие физического труда, но решил, что окажет слишком много чести всяким незначительным мелочам, обсуждать и осуждать которые — удел женщин. Его собственные жидкие волосы находились в постоянном беспорядке, в общем-то, тоже были непростительно длинны и лезли в глаза, но Фрэнки, в отличие от этого надушенного франта, просто ленился стричься.