Симфония Искажений (СИ)

— Нет, мне очень важно, что ты думаешь. Важнее всего на свете, — она притянула его руку к себе и припала к ней губами. Он почувствовал, как на пальцы капнуло что-то горячее, и понял, что Сильвия плачет.

— Ну что ты… ну зачем ты? — Его сердце дрогнуло, и он обнял ее за плечи, собрав волю в кулак и стараясь не заглядывать в вырез ночной рубашки.

— Я ведь правда думала, что ты больше уже не вернешься, — всхлипнула она. — А сегодня Сид сказал, что ты приедешь ночью, но тебя не было ни в полночь, ни в час, ни в два…

— Прости меня за это, — выдохнул Фрэнки и покрепче прижал ее к себе. Если бы не треклятая Симфония!..

Он мог чувствовать, как быстро бьется ее сердце, в то время как его собственное стучало тяжелым молотом. Ему хотелось повалить ее на кровать и начать целовать, и не важно, что будет потом; но крепко засевшие внутри представления о порядочности не позволяли сделать это без ее согласия. Она не виновата, что он застал ее в таком виде, и у него нет права пользоваться ее доверчивостью и беспомощностью.

Будучи робким и скромным юношей, Фрэнки никогда не позволял себе того, что считали обычным делом его сверстники и однокурсники. Обычно он смущенно молчал, слушая их хвастливые рассказы о подвигах в нелегком деле совращения девчонок, по большей части выдуманные или беспощадно приукрашенные. Вокруг него люди легко сходились и так же легко расходились, а он точно знал, что не нравится ни одной девушке на курсе: он был слишком хилым и странным для них, они видели в нем не более чем маленького мальчика с необычной внешностью. Впрочем, мечты о том, как он занимается с кем-то любовью, все же преследовали его, и всякий раз после таких мыслей он чувствовал себя ничтожным, грязным и бесконечно, безнадежно одиноким. Он думал, что всю жизнь останется белой вороной, которую никто не любит и которая никого не любит сама.

А потом он встретил Мадлен, и отвлеченные плотские фантазии оказались сметены слепящим светом нового чувства — до поры до времени. После Преступления мысли о женщинах причиняли лишь боль. Любовь впилась грязными, липкими пальцами в сердце и больше никого туда не пускала; в этом болоте разом увязла грубоватая нежность Эшли.

Но сейчас он ощущал себя чистым от старой любви и полным новыми чувствами, среди которых не последнее место занимало влечение к доверчивой девушке с живыми и ясными глазами — такие действительно были только у нее.

Сильвия отстранилась от него и явно хотела что-то сказать, но он не удержался и поцеловал ее — сначала робко и легко, а потом, когда она послушно разомкнула губы, со всей жадностью неопытности. Голос разума умолк, когда Сильвия обмякла в его объятиях, осталось только желание обладать ею. Фрэнки опрокинул ее на смятые простыни, склонился над ней и увидел, что она улыбается сквозь слезы.

— Пока вас не было, я очень много думала, — произнесла она, ласково коснувшись его лица, — о том, что чувствую к тебе. И я решила, что хочу быть с тобой. В том самом смысле. Я уже взрослая. Мне теперь никто не указ.

В ее глазах не было ни страха, ни смущения — только счастье, предвкушение, желание и еще что-то теплое-теплое.

— Для меня ты неповторим и совершенен, — храбро продолжила она, — поэтому я решила, что если не отдамся тебе, то буду жалеть об этом всю жизнь!

У Фрэнки закружилась голова от таких признаний. «Не она, а я должен говорить ей о любви!» — стучало в мыслях, но растущее возбуждение мешало ему ворочать языком.

— Пожалуйста, хватит, мне неловко это слышать, — выдавил он и осторожно коснулся ее груди, просвечивающей через ткань сорочки. — Я тоже тебя люблю. Ты красивая до невозможности.

Он действительно верил в это — в тот момент и много моментов после. Верил в это, когда целовал ее и позволял целовать себя; когда неловко раздевал ее, когда замирал от прикосновений ее рук, расстегивавших его рубашку. Он хотел казаться опытным и контролирующим ситуацию, но нервная дрожь, торопливость и скованность выдавали его с головой.

Все получилось слишком быстро и вполовину не так страстно, как представлял себе Фрэнки в мечтах и видел иногда во сне; но все равно он был очень счастлив, когда потом сжимал Сильвию в объятиях, вдыхал запах ее кожи и волос, повторял слова любви, вмиг обретшие глубокий, доселе незнакомый смысл, когда заснул рядом с ней, купаясь в кровавых брызгах рассвета. Он был очень — слишком — несправедливо счастлив.

***

Дом спал, укутанный в сияющий полдень. Сид вынырнул из тяжелого забытья, и ставший привычным кошмар растворился в жарком воздухе.

Кое-как отдышавшись, Сид вытер пот со лба и заставил себя подняться.

Кто бы знал, чего ему стоил праздник! Но не знал никто — и он гордился этим. Не знала счастливая, гордая новым статусом «взрослой» Сильвия, не знал глупый Фрэнки и шумные девицы, которых не мешало бы придушить.