Симонов и Цапля

Ближе к зиме, однако, Ирина сильно заскучала – она в целом не была занята ничем – в аспирантуре ее не восстанавливали, ни на какую работу пока не брали; она ждала меня дома за книгами и жаловалась на невостребованность и праздность. Однажды, перед новогодними праздниками, она сказала:

– Знаешь, я в малолетстве провела много времени в поездах. Мы из Воронежа часто ездили в Москву в плацкарте, это были лучшие впечатления детства. Я всегда завидовала проводникам – они живут на колесах, вечно в пути, столько всего видят, всю страну знают. Я говорила родителям, что когда вырасту, обязательно стану проводницей.

– Я тоже очень люблю поезда, – отвечал я.

– Так вот, я вчера встретила знакомую, она на Витебском вокзале работает. Она сказала, что у них всегда требуются проводники в поезда дальнего следования. Вот я сейчас, не задумываясь, пошла бы! Зима, снег, теплый поезд! Алкоголиков всех выгнали, проводников нормальных не хватает. Но куда же я пойду – у меня теперь есть ты! Я не хочу тебя надолго оставлять, да и приставать там все будут ко мне.

– Черт побери, однако! – только и смог вымолвить я.

Поразительная идея осенила меня и очень обрадовала – я подумал, что все это преподавание мне уже порядком приелось и что поистине невероятно, что мне самому за всю мою долгую жизнь в СССР никогда не приходила в голову мысль поработать проводником в поезде.

– Да, вот такие дела! – протянула Ирина. – А здесь что мне светит? Даже в школу училкой не берут.

– Хочешь удивлю тебя, Ира?

– Попробуй!

– Я завтра же зайду в отдел кадров, и скажу им, что с нового года увольняюсь. Я хочу с тобой вместе в проводники!

Ирина подскочила и поглядела на меня с изумлением.

– Да быть того не может! Ты ради меня пойдешь на такое? Да ты же лучший препод на факультете, на тебя там молятся все! Ты уже там сколько работаешь – пятнадцать лет?

– Знаешь, Ира, любись оно все конем, это преподавание. Надоело! Мне твоя идея о проводниках очень близка. Возьмешь меня с собой?

С февраля 1989 года поезд Ленинград-Кишинев превратился в наш с Ириной дом на колесах. Мы вместе обслуживали один, а то и два соседних вагона, трое суток проводили в поезде почти без сна, а затем трое суток отсыпались дома. Жизнь в непрерывном путешествии, бок о бок с любимым человеком, обернулась неожиданно ярким подарком судьбы для меня, скромным воздаянием за все мытарства последнего столетия. Так же фантасмагорически счастлив я был разве что в мою первую весну с Хасмик, поистине в библейские времена. Но если тогда это было еще счастье молодости, то теперь это было уже счастье зрелости и опыта. Из-за постоянно меняющихся передо мной людей и пейзажей мне стало казаться, что я путешествую и во времени – там и сям я замечал черты ландшафтов, выражения лиц, жесты и манеры, которые уже видел в точности когда-то; иногда я мог припомнить, где и когда это было, но чаще не мог и даже не старался, а просто радовался тому чувству, что природа, несомненно, воссоздает былое вновь. То же чувство преследовало меня и на вокзальных платформах, где из переносных кассетников, обязательно присутствовавших в то время в любой толпе, до меня доносились обрывки нашей ленинградской рок-музыки. «Я получил эту роль», «наши руки как обрубки молотков ножей и вилок», «где луна присосалась к душе словно пиявка-змея» – неслось из магнитофонов, и в памяти сразу всплывали марсельские жонглеры и кельнские шпильманы, которые пели что-то очень похожее на средневековых ярмарках и праздниках. Эх, Юрий, Федор и Константин, калики вы мои перехожие – как много раз вы уже рождались, от скольких бродячих музыкантов и вольных бардов слышал я те же мысли, ту же боль и надежду – в Греции, в Галлии, в Васконии и в Англии – везде по разному, но все об одном.