Симонов и Цапля

Ирина с мамой уехали на месяц в Анапу, Савелий улетел в Томск в стройотряд, театры закрылись и отправились на гастроли, дети разъехались по пионерским лагерям. Мне казалось тем летом, что оставшиеся в городе завидовали уехавшим черной завистью и ходили по пыльным улицам с опущенными лицами; мне чудилось, что люди раздражены тем, что они вынуждены загорать на раскладушках в парках, а не на пляже у моря. Немного покопавшись в себе, я понял, что все это недовольство лишь мерещится мне из-за того, что я сам не на шутку озлоблен и раздражен. Да, я был в тот момент очень расстроен отъездом Ирины, своей незавидной ролью в ее жизни, своей, не получающей выхода, страстью к ней. Я все сильнее начинал чувствовать себя отвергнутым, хотя и понимал, что, наверное, рано пока делать такой вывод. Мое вдруг воспрянувшее либидо заставляло меня глазеть на легко одетых женщин, ярких и неярких, красивых и некрасивых; единственное, что меня радовало в этой ситуации – это то, что я чувствовал себя так же, как и обычный смертный мужчина.

В течение следующего месяца я отчаянно скучал, ездил купаться на озера, перечитывал свои средневековые записки, предавался воспоминаниям. Почему-то особенно ярко всплывали в моей памяти рассуждения Изотты о красивых и некрасивых женщинах. «Красота – не заслуга женщины, а случайная прихоть природы, поэтому красотой не нужно гордиться, а некрасоты не нужно стесняться. Счастливы те красавицы и дурнушки, кто понимает это и ведет себя соответствующе, и несчастливы те, кто придает своему внешнему виду слишком большое значение», – утверждала Изотта. Она знала, о чем говорила, да и сам я за свою долгую жизнь также пришел к выводу, что, несмотря на то, что миром правят мужланы, которым подавай сексапильных красоток, любая женщина может быть красивой и привлечь если не мужлана, то хотя бы нормального, чувствительного мужчину. Секрет для дурнушек очень прост: нужно брать другим – обаянием, умом, тонким разговором, силой характера. Но откуда все это возьмется, если дурнушка, вместо того, чтобы воспитывать в себе все это, целыми днями убивается по своей невзрачности, завидует красоткам, злится и ненавидит мужчин, не обращающих на нее внимания. Изотта делила некрасивых женщин на две категории. Первая – те, которые сильно сокрушаются по своей некрасоте и никак не могут примириться с ней; они иссушают свою душу в неустанных и тщетных попытках выглядеть красиво, озлобляются, стервенеют, и становятся уже не просто внешне некрасивыми, но воистину отвратительными. И вторая – те, которые поумнее и смирились со своей некрасотой, но из самоуважения и внутренней опрятности следят и ухаживают за собой, а самое главное – с искренним интересом читают, учатся, работают и умеют сопереживать. Эти вторые взращивают внутри себя такую красоту и так непосредственно подают миру свою внешнюю некрасоту, что при общении с ними их внешние черты преображаются и ты уже не видишь их некрасоту – они становятся красивыми для тебя. Я множество раз наблюдал и любил таких женщин, и жалел несчастную мужскую половину человечества, которая начинает осознавать ценность таких женщин уже только в среднем возрасте, после неудачных браков и трагических погонь за красотками.

Я думал об Ирине – к какой же категории относится она? Разумеется, ее некрасота давно превратилась для меня в миф, который рассеивается перед реальностью – я больше не видел ее некрасоты, она была чрезвычайно красива и привлекательна для меня. И дело не только в том, что я влюбился – Алена и другие студентки также говорили мне, что узнав Ирину поближе, они стали находить ее лицо красивым. Однако, рассуждая объективно, я не мог отнести ее к чистой второй категории, хотя, она, несомненно, была близка к ней. Она все-таки сильно стеснялась своей некрасоты, не подавала ее просто и непосредственно, и наверняка носила в себе незаживающую рану от этой некрасоты. Глупейшая, фантомная рана – но сколько женщин носят ее в себе и отравляют из-за нее жизнь себе и другим, на абсолютно пустом месте.

Месяц разлуки – не такой большой срок, чтобы писать друг другу письма, или чтобы стоять в очереди на междугородней станции для звонка на несколько минут, да еще и человеку, находящемуся по отношению к тебе непонятно в каком статусе. Так я объяснял для себя отсутствие всякой связи с Ириной во время ее отъезда. Но когда от нее не было никаких вестей полтора месяца, я встревожился, не удержался и зашел к ним домой. Ее мама сообщила мне, что они провели чудесный отпуск, а Ирина задержалась ненадолго по делам и приедет обратно в середине августа. Это окончательно расстроило меня; я догадывался, что у нее за дела, и внутренне готовился к поражению; в моем многовековом опыте было немало подобных случаев, и я настраивался на то, что мне, скорее всего, придется расстаться с Ириной и ждать следующей любви еще лет двадцать-тридцать.