Симонов и Цапля

Мы встречались с Изоттой почти каждый вечер в течение последующего месяца, много обсуждали искусство, общество и политику, и очень ладили в подходах к этим темам и в оценках этих материй. И конечно, мы проводили бурные ночи в ее особняке. Когда дурман страсти постепенно рассеялся между нами, то на его месте не образовалась пустота, как то было в бесчисленных моих предыдущих случаях и как неизменно происходило в последние полвека в Париже. Нет, у меня было сильное чувство к Изотте, и мне казалось, что это взаимно. Близость с ней была хотя и прекрасной, но не какой-то особенно невероятной; Изотта совершенно верно судила о том, что красота и грация ее форм есть лишь услада для глаз, для эстетического начала. А вот ее пронзительная искренность, открытость по отношению к миру, ее умение точно и ясно судить о вещах – не полюбить все это было невозможно. Изотта сильно поскромничала в ее изначальном описании своей благотворительности – помимо телесных жертв незнакомым мужчинам, она содержала приют для нищих, и тратила на него значительную часть доставшегося ей состояния.

В одну из ночей, когда мы снова сидели на ее веранде, она сказала:

– Саймон, знаешь, я не удержалась и навела о тебе справки. Козимо Медичи, друг отца, по моей просьбе кое-что выяснил о тебе. Он сказал, что ты будто колдун и чернокнижник, и говоришь на всех языках. Кстати, твой танец на самом деле какой-то волшебный.

– Ох уж эти Медичи, у них поистине длинные руки. Я не волшебник, хотя, действительно, обычным человеком меня не назовешь. Однако я точно не колдун.

– Помнишь, после нашей первой ночи, месяц назад, ты спросил меня, хочу ли я семью и детей?

– Помню.

– Так вот, Саймон, я хочу, я очень хочу. Я не только дарила себя раз в месяц незнакомым мужчинам. Я искала человека, смотрела по сторонам. Но не было никого на примете – одна гадость вокруг. Уже шесть лет никого не было. Так рассуди справедливо – что же, все это добро должно было шесть лет зря пропадать? – она рассмеялась и похлопала себя по округлостям на груди. – Сколько я этим добром добра сделала! А когда кто-нибудь найдется, то уж поверь мне, я буду вернейшей и заботливейшей из жен.

– Это точно, я не сомневаюсь. Жаль, что я не волшебник, я нарисовал бы тебе сейчас прекрасного принца, которого ты поистине заслуживаешь.

– Ах ты мерзавец! Саймон, ты нарисовал мне себя. Я чувствую тебя, и это зашло уже слишком далеко. Все, дорогой, с меня довольно бесед и утех. Учти – я сильная. Ты сейчас уходи, и не появляйся здесь в течение десяти дней. Затем, ровно одну неделю, я буду ждать тебя. У тебя будет время подумать, но если ты придешь ко мне, то знай – я восприму это как знак серьезного намерения. Не обижай меня, Саймон, пожалуйста. Я уже Богом обиженная. Просто, если я тебе по-настоящему не нужна, то больше не приходи, и это будет совершенно нормально. Но если ты придешь, то потом я не прощу тебе измены или расставания. С меня хватит, я не хочу больше разбитого сердца.

Той ночью я вернулся домой к рассвету и решил уже не ложиться, все равно уснуть не смог бы. «Надо же, какая удивительная натура. И какая несчастная. Боже мой, совсем молодая, еще полная надежды на счастье. Красивая, смелая, добросердечная, умная, богатая. И никого не может найти. Боже мой, но я-то здесь причем? Мне-то это за что? Ей нужен такой же молодой, сильный, ясный и благородный человек, а не тысячелетний старик, у которого все это уже было множество раз. Если она достанется мне, то это будет высшая несправедливость по отношению к тому молодому человеку, который где-то сейчас ищет ее, который и есть ее судьба. Господи, это невыносимо, за что ты пропускаешь человеческие судьбы и надежды через меня? Твое наказание, Господи, слишком сурово, я не могу больше, чтобы меня любили», – так я думал, шагая на службу в базилику Сан-Лоренцо.

Я, как и было мне наказано, думал десять дней. Конечно, я очень хотел быть с Изоттой, я любил ее. Еще со времен Кубати и Каншоби я намеревался завести своих детей, но все никак не получалось. Шансы на будущее предательство со стороны Изотты, безусловно, были, ведь, как говорила Фина, «никогда нельзя загадывать наперед, в жизни всякое бывает». Однозначно, для меня, для моей миссии, Изотта была желанной и подходящей партией. Но был ли я хорошей партией для Изотты? Я ведь не настоящий простой земной человек, а простота и приземленность – это важнейшие качества в жизни. Ей все-таки будет не так легко со мной. Но ей двадцать семь уже, найдет ли она того, кого ищет, ее же размаха человека? Если на это есть шансы, то я должен уйти в сторону и не приносить Изотту в жертву моей миссии. Такие мысли владели мной в те дни, но однажды утром мне пришло в голову важнейшее соображение. Чем быстрее я разделаюсь со своей миссией, тем быстрее меня не станет на свете, и я перестану морочить голову и волновать кровь таким, как Изотта. Сделаю ли я ее счастливой – это уж как Бог даст, но я постараюсь – таков был мой вердикт.