Читаем Синдик полностью

Невротични млади момичета в селски къщи, под мъждивата светлина на газови лампи, помисли си той. Не в облени от електричество градски апартаменти. Не около тлъсти мъже и жени на средна възраст. Ако се вземе една девойка със свръхактивна щитовидна жлеза, ако се изолира с мощни електрически полета и се направи така, че да се чувства самотна и напрегната до точката на избухване — естествено е, от време на време нещо да избухва. Чайникът пада и удря по темето бащата-тиранин. Портретът на дядото се откача и пада с трясък на земята. Кой е причината за всичко това?

Невротични млади момичета, които си говорят сами, които разпознават обърнати надолу карти и могат да четат от затворени книги, които пищят, когато сестра им или майка им умира при железопътна катастрофа на стотици километри от тях.

Понякога са ги правели светици — Тереза или Лучия. Най-често са ги изгаряли — безкраен брой вещици. А някои са изгаряли и след това са ги правели светици — Йоана, с нейните тайнствени гласове и видения.

Сурово кървящо парче еленско месо се появи през една от дупките и падна върху пясъка.

„Съжалявах, когато другият чужденец ти изяде вечерята.“

Това стана преди три дена. Той беше задрямал, докато Кенеди печеше месото в огнището. Когато се събуди, Кенеди оглозгваше кокала и цивреше виновно. Но той не беше направил нищо и не беше казал нищо; човекът не отговаряше за постъпките си. Беше замълчал, а ето че по някакъв начин детето знаеше за това.

Дните му бяха преброени; скоро бензинът в джипа ще се свърши, патроните за картечницата също, или някоя незаменима част ще да се строши или изгуби. Тогава, тогава според ясната логика, която ръководеше девойката-вещица, той щеше да стане излишен.

Трябваше да намери решение.

Той стана и отмести ръката на Кенеди от месото.

— Непослушен си — рече и раздели парчето на равни части.

— Непослушен — мрачно повтори Кенеди — аз съм от класата на непослушните, на лошите. Аз съм никаквец от класа. Аз мисля, че класите във вселената…

Те изпекоха мълчаливо парчетата еленско месо на огъня.

* * *

Беше безлунна нощ, с една ярка планета — Юпитер, според него — властваща над осеяното със звезди небе. Кенеди спеше тихо в ъгъла, като промърморваше. Огънят в огнището беше угаснал. Копиеносците се бояха от пожари. Селото отдавна беше заспало, огньовете — загасени, кожените покривала — дръпнати върху отворите, служещи за врати. Зад оградата една болна от шап крава измуча тежко и млъкна.

Тогава Чарлз започна най-трудната работа в своя живот. Той се опита да мисли, целенасочено и необезпокояван от никого за Марта. Доста неща обаче го тревожеха:

Споменът за миризма на пържен лук. Тук нямаха лук…

Сол…

Чудно, как се справят в стария 101-ви полицейски…

Младежът, който искаше сто долара, за да се ожени…

Лий Фалкаро… да я вземат дяволите!

Това е проклета глупост; сигурно нищо няма да стане…

Бедният стар Кенеди…

Ще умра от глад преди да хапна от това лоясало еленско месо…

Младият Ван Делен, дали не можех да го спася…

Райнер е прав; ние трябва да премахнем Правителството и след това да се опитаме да цивилизоваме тези хора…

С главата ми става нещо нередно: като че ли не мога да се концентрирам…

Злощастният трети чекър на финалите по поло, портретът ми, разлепен из целия град…

Дали чичо Франк Тейлър ще ми се смее?

Беше безмислено. Той се привдигна със здраво стиснати очи, опитвайки се да съзре в съзнанието си детето и да го извика, но нищо не ставаше. Препускащи негови образи се стрелкаха из мозъка му, трябваше само да бъдат уловени. Беше безмислено и глупаво, но въпреки това…

Той стана, протегна се и клекна върху пясъчния под, мислейки си с горчивина: „Защо да опитваш? Само след няколко дни или седмици ще бъдеш мъртъв; кажи «сбогом» на света. Онези в Синдик, богатата, сантиментална, щастлива територия Синдик, дали знаят колко е добър животът им? Те не искаха да го променят. Но чичо Франк казваше, че това няма да доведе до нищо добро; развитието е редуване на периоди на напрежение и релаксиране. Когато се вкопчиш в един начин на живот и се опиташ да го превърнеш във вкаменелост, така че да се запази завинаги в този си вид, откриваш че си го изгубил.“

Малката Марта не можеше да разбере това. Магии, ритуали, мощта на богинята, страхът от стоманата, ограждането на джипа с лоза, без съмнение, прокълната, какво става в подобно съзнание? Дали тя може да движи предмети като полтергайст? Но полтергайсти не съществуват. Може би има някаква връзка с електрическите полета или дори със стоманата? Или всичко е измама? Но отчаянието на малката Марта беше неподправено. Девойката-вещица — сестра й, нали така беше? — не беше страшна със своето ледено спокойствие и мощ. Марта би била по-добре без такива способности…

— Чарлз — прошепна някой.

Господи! Тя ме е чула — той пристъпи към стената. През цепка между дънерите видя силуета й на светлината на звездите. Тя зашепна объркано:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Радуга в небе
Радуга в небе

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

Дэвид Герберт Лоуренс

Проза / Классическая проза
Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Отчий дом
Отчий дом

С творчеством Евгения Николаевича Чирикова (1864—1932), «писателем чеховского типа», как оценивали его современники, нынешний читатель смог познакомиться лишь недавно. Имя художника, не принявшего Октябрь 1917 г. и вынужденного эмигрировать, в советское время замалчивалось, его книги практически не издавались. В своем самом масштабном произведении, хронике-эпопее «Отчий дом», автор воссоздает панораму общественной, политической и духовной жизни России последних десятилетий XIX и начала XX столетия. Эта книга заметно выделяется среди произведений схожей тематики других литераторов Русского зарубежья. В течение многих лет писатель готовил исчерпывающий ответ на вопрос о том, что же привело Россию к пропасти, почему в основание ее будущего были положены тела невинных, а скрепили этот фундамент обман и предательство новоявленных пророков?

Евгений Николаевич Чириков

Классическая проза