Синдром Дао

Отец почему-то развернулся и снова пошел к себе в комнату. Вернувшись с мешком для строительного мусора, он стал остервенело скидывать туда игрушки и не успокоился, пока полки вновь не опустели. С лицом, выражающим крайнюю степень омерзения, он вышел из квартиры и швырнул мешок к дверям соседа – дескать, мы в вашем буржуйском добре не нуждаемся, подавитесь им на здоровье! Потом отец прошел в ванную и долго мыл руки хозяйственным мылом – видимо, боялся, что иностранная зараза проникнет в его стойкий социалистический организм и разъест изнутри подобно неизлечимой язве.

Ко всему иностранному отец испытывал неистребимую ненависть плебеев, что всю жизнь едят из железных мисок, одеваются в обноски, доставшиеся от старших братьев, и спят на простынях из мешковины. Его жесткое мышление, ограниченное рамками убогого рабочего образования и бесцветной советской действительности, не допускало никаких отклонений от норм так называемого «приличного» бедняцкого существования. Все, что выходило за границы приличия, будь то красивые вещи, оригинальные мысли или даже веселый смех, подвергалось суровой критике и выбрасывалось за борт бытия. Вся зарубежная культура, материальная и духовная, относилась к стану классового врага и подлежала обязательному уничтожению. Точка.

Лет в четырнадцать я по примеру других подростков начал увлекаться рок-музыкой. Не то чтобы мне сильно нравились дикие выкрики вокалистов, пытавшихся переорать грохот инструментального сопровождения. Просто это был один из немногих способов хоть как-то сблизиться с одноклассниками. Один из них, Сашка по прозвищу «Хэви-Метал», был обладателем неслыханного сокровища – бобинного магнитофона. Иногда Сашка приглашал меня к себе домой, чтобы послушать записи очередной безумной группы. На этой почве мы сдружились, и я даже стал получать удовольствие от такой странной музыки. Особенно когда немного научился различать стили, в которых творили рок-исполнители, и перестал путать инфернальные визги солиста «Led Zeppelin» с вокальными пассажами Фредди Меркьюри.

Однажды после уроков я пришел к Сашке, и он с гордым видом разложил передо мной кучу фотографий – больших и маленьких, цветных и черно-белых. На всех снимках красовались длинноволосые парни в невообразимой одежде: кто был в ярких лохмотьях, кто в коже, кто в запредельных карнавальных костюмах. Лица одних были до предела загримированы, другие строили перед объективом зверские физиономии, третьи истерично хохотали, тыча в зрителей пальцем. Среди фоток затесалось несколько студийных портретов этих чудиков, но в основном были снимки, где они красовались на сцене в ярком свете, в окружении громоздкой аппаратуры, с инструментами в руках.

От концертных фотографий исходила сшибающая с ног энергия; она была такая мощная, что у меня слезы выступили на глазах. Я завороженно смотрел на снимки с названиями групп. Слушая песни этих парней, я никогда не представлял себе, как они могут выглядеть. А теперь, увидев их воочию, я был сражен наповал той свободой самовыражения, о которой не смел даже мечтать.

– Ну что, как тебе эти чуваки? – спросил Сашка, хлопнув меня по плечу.

– Мне тоже нужны такие фотографии, – глухо сказал я. – Саш, подари, а?

– Ну ты прикололся, пацан, – хохотнул тот. – Простой как три рубля! Если хочешь, продам. По дружбе недорого уступлю.

– Да где я деньги-то возьму? – уныло возразил я. – Мне же отец ни копейки не дает.

– Ну, он же тебе выдает на школьные завтраки? – мягко подсказал Сашка. – Это десять рублей в месяц. Пару месяцев походи голодный, скопишь как раз на половину снимков.

– Слушай, точно! – обрадовался я. – Давай так и сделаем. Только чур никому больше не предлагай! Дождись меня.

– Да легко! – улыбнулся Сашка и покровительственно похлопал меня по спине. – Фотки лежат, жрать не просят – дождутся, пока ты разбогатеешь.

На том мы и порешили.

Три месяца я постился на переменах, подпитываясь мечтами о том, как вожделенные фотографии украсят стену в моей комнате – я им отвел место над письменным столом. Можно сказать, фотки начали обживаться у меня задолго до того, как я на самом деле развесил их. Я частенько захаживал к Сашке, чтобы лишний раз полюбоваться на свое будущее сокровище, и мысленно подгонял время, приближая день, когда стану единоличным обладателем снимков.

Наконец этот день настал. Я вручил Сашке огромную сумму в тридцать рублей, а он, ухмыляясь, выдал мне пакет с фотками – знал ведь, сволочь, что этому хламу красная цена три рубля с полтиной. Я на всех парусах помчался домой, чтобы поскорее развесить снимки, как давно сделал это в своем воображении. Я вооружился канцелярскими кнопками и одну за другой начал пришпиливать фотки к стене, постепенно оживляя скучное пространство. Вскоре комната преобразилась и даже стала немного похожа на гримерку какой-нибудь рок-звезды. Ну или хотя бы на помещение, где живет нормальный четырнадцатилетний подросток. Одним словом, это было уже не подобие одиночной камеры, а настоящий мирок растущей личности.