Синдром Гоголя

– Писульки были как катализатор. Здесь уже проще. Знаете, как это часто бывает, когда женщина подначивает неуверенность избранника? Вы женатый человек, Аркадий Аркадьевич, весь ваш женский полк за архиерея убить вас грозится, должны понимать положение секретаря, который оказался под каблуком. А она ведь даже не была его женой! Зимин слабовольный, зажатый, терзаемый неуверенностью человек, он ни в люди не выбился, ни предложения ей не сделал. Офелия его небось и так трясла, и эдак пилила: ну сделай что-нибудь, ну хоть что-нибудь! Он и сделал.

– Дела! Не думал, что это он.

– Мы часто думаем о людях хуже или лучше, чем они есть. Редко попадаем в цель.

– Но Зимин хоть и странноват немного, на убийство, по мне, не способен. Однако!.. Майка, дитя мое, – прервал себя начальник милиции, – ничего здесь не трогай.

Майка крутилась у комода и взяла было пудреницу полюбоваться. Но открыв ее, тотчас высыпала содержимое на себя. Испугавшись, поспешила положить вещицу обратно, прежде чем Плясовских сделал ей замечание, и теперь стирала с коленок белую пыль.

Достав платок, начальник милиции сел на стул у комода и вытер вспотевшую лысину.

– Карл Эдуардович, конечно, тоже хорош, надо было ему статьи Зимина такими помоями обливать? Бывал я иногда на литературных вечерах в нашем исполкоме и во Дворце комсомола, где он свои речи толкал, – слушать было невозможно его ядовитую желчь, приправленную умными словечками, – вздохнул Плясовских, укладывая платок в бантовый карман гимнастерки. – Гражданка Майя Грених, не путайте улик, – строго глянув на девочку, которая потянулась к пяльцам, возвысил голос он.

Грених перехватил вороватый взгляд девочки и сделал умоляющее движение бровями. Она тут же выпрямилась, спрятав руки за спину.

– Карлик его долго провоцировал. Зимин, конечно, не отставал, каждый выпуск «Правды» сопровождал критическими рецензиями собственного авторства на рассказы Карла Эдуардовича. Да и секретарь так умеет вывернуть, что вроде все интеллигентно, аккуратно, но тоже обидно… И все же на фабрику вы зачем пошли на ночь глядя?

– Я рукопись ту дочитал.

– И?

– Как последний дурак поверил, что ее отпечатал Карл Эдуардович. Вот и полез на башню, где он якобы прятался, а там Дмитрий Глебович меня и принял. Если б не двухметровая полынь, с вами бы сейчас уже не беседовал… Да чем же здесь так разит? Дышать невозможно!

Нервно скрежетнув зубами, Грених бросился открывать окно. В комнате Аси смердело, как в покойницкой.

– Прежде, чем столкнуть меня, – продолжил он, высунув голову на свежий воздух, – Зимин так и сказал: «Хороший я рассказ написал, жаль, Кошелев не оценит».

Не давал покоя запах. Константин Федорович не отрицал вероятности, что ему всего лишь кажется, сдают нервы, с усталости воображает невесть что, даже запахи. Но не мог же стойкий трупный дух его преследовать столь неотступно. Обнюхал рукава своего перепачканного тренчкота, материал стойко пах грязью и полынью – и только.

– Вы обыск дома проводили?

– Разумеется, после нападения на Агнию Павловну тотчас же весь дом как есть прочесали.

Грених подошел к двери, расположенной в углу, – это была спальня Офелии – и дернул ручку.

– Офелия Захаровна уехала в день похорон отца, – коротко глянув на попытки профессора проникнуть в комнату дочери покойного председателя, пояснил Плясовских.

– Новое руководство еще не приступило к службе? – Грених дернул ручку еще раз, спальня была заперта на ключ. Но запах шел из щелей этой комнаты.

– Вот-вот приступит. Так что ваш побег оторвал меня от кучи первой важности дел. Кстати, тут и на Кошелева ориентировка из Москвы пришла. Кошелев-то бежал из столицы, убоявшись ареста, ищут его там. Дело какое-то кислое, вроде ничего особенного, но зачем тогда здесь прятаться? Потеряли литератора, требуют знаменитость обратно. А мне и сказать толком нечего. Сидел гадал, какой ответ дать: что он умер или дал стрекача.

Константин Федорович нагнулся к замочной скважине, пытаясь разглядеть, что делалось за дверью, и отпрянул, зажав нос.

– Надо срочно выломать дверь, там кто-то умер!

– Что вы говорите? – вскочил Плясовских и поспешил нагнуться к двери. – И вправду смердит страшно… Так, отойдите, я попробую высадить дверь плечом. Вспомню молодость, былые времена…

– Стойте! – подбежала Майка. – Дайте я шпилькой отопру. Я умею. Здесь замок несложный.

Как по команде, прежде нервно гипнотизировавшие замочную скважину профессор и начальник милиции выпрямились и обернулись к девочке.

Не дождавшись разрешения, Майка взяла с комода Аси шпильку, умело согнула ее, ковырнула в замке, тот щелкнул, дверь раскрылась.

– А вы мастер, Майя Константиновна Грених, – похвалил изумленный Аркадий Аркадьевич, взлохматив волосы девочки. – Талант! Но его лучше не применять в дурных намерениях. Ох, ну и запах.

Глава 17, в которой Ася берется за винтовку