Синее железо

Император заговорил вкрадчивым и тихим голосом, похожим на мурлыканье тигра:

- Могу сообщить вам, что Ли Лин позорно сложил оружие и сейчас в плену у шаньюя.

По залу пробежал шепоток придворных.

- Вначале мы думали, что он погиб, и оплакивали его смерть, - продолжал император. - Но нет, смельчак Ли Лин сдался без боя, спасая свою шкуру.

- Неправда, ваше величество! - раздался голос, и из толпы выступил Сыма Цянь. - Вас ввели в заблуждение.

- Ты знаешь что-то, чего не знаем мы? - недобро прищурившись, спросил император.

- Да, ваше величество. Я знаю от очевидца, что Ли Лин бился насмерть и до последней минуты ждал вашей помощи. Но ведь мы укрылись в крепости, и хунну сообщили об этом Ли Лину. Уже ни на что не надеясь, он все-таки попытался пробиться в горы. Но силы были слишком неравные, и Ли Лин поднял бунчук скорби.

- Как дворянин, он должен был покончить с собой! - разом крикнули несколько вельмож.

- Ли Лин спасал от бессмысленной бойни остатки своего отряда и...

- Он спасал свою подлую шкуру, - желчно повторил император, - и за это предательство поплатятся его родичи!

Сыма Цянь тяжело опустился на колени.

- Сын Неба! Будьте милосердным! У Ли Лина одна старуха мать, и она ни в чем не виновата. Пощадите ее!

К императору приблизился Чэнь Жун.

- Ваше величество, позвольте ничтожному молвить слово.

У-ди кивнул.

- О каком очевидце толкует почтенный Сыма Цянь? - с ехидцей в голосе спросил Чэнь Жун.

- Я говорю о своем сыне Гае, - ответил историк. - Шаньюй отпустил его по просьбе Ли Лина.

- Где же сейчас твой сын?

- Он в безопасности, и твои длинные лапы не достанут его, Чэнь!

Чэнь Жун быстро повернулся к императору:

- Ваше величество! Я обвиняю Сыма Цяня в государственной измене!

Эти слова прозвучали в ушах придворных, как грохот обвала.

- Доказательства? - шепотом спросил император.

- Луч надежды! Всем известно, что Сыма Цянь составлял летопись священных династий. В своей книге он писал и о вашем благословенном царствовании.

- Я знаю об этом.

- Вы не знаете о свитках, которые ходят по рукам, ваше величество! - возразил Чэнь Жун, метнув в историка злобный взгляд. - Ваше несравненное правление Сыма Цянь осмелился назвать временем смуты. Он говорит, да простятся мне эти оскорбительные слова: «Уж лучше в годы мира быть собакой, чем в годы смуты человеком быть!»

- Проклятая черепаха![55] - в изумлении вскричал император и бешено топнул ногой. - Взять изменника! Рукописи сжечь до единой![56]

Стража схватила историка за руки и грубо поволокла к выходу.

У-ди шумно перевел дыхание и махнул рукой.

- Ступайте все. Ты, Чэнь, останься.

Придворных словно сдуло ветром. Император уселся в плетеное тростниковое кресло и закрыл глаза. Чэнь Жун стоял перед ним в выжидательной позе. Не поднимая набрякших век, У-ди сказал:

- Немедля объяви о розыске Сыма Гая. Указавшему его местопребывание обещай награду в пятьсот золотых.

Чэнь Жун наклонил голову.

- Будут еще приказания?

- Старую змею доставить сюда и казнить публично, объявив об измене ее сына.

Глава 12

Уже вторую неделю Гай скрывался на окраине города в доме своего друга и двоюродного брата Вэя Ань-дао. Ань-дао был уроженец города Май и вместе с Гаем служил на границе в отряде «ста золотых». Незадолго перед походом Ли Лина Ань-дао заболел лихорадкой, и его оставили в городе.

Юношей связывала не только солдатская дружба, хотя в бою они не раз спасали друг другу жизнь, а в походах делились последней горстью риса, - оба они были дворяне и «вышли из конфуцианских ворот»[57]. Духовная близость и стала тем прочным сплавом, который делает двух людей неразлучными, как рукоять и клинок меча.

Гай уже знал, какое страшное обвинение предъявил император его отцу. Когда Ань-дао рассказал об этом, Гай внутренне словно окаменел. Он не отвечал на вопросы друга и целыми днями лежал на циновке, неподвижно глядя прямо перед собой.

В голове Гая, как мельничные жернова, ворочались мысли. Опозоренные седины отца взывали к мести. Но как проникнуть во дворец? Для этого нужно стать невидимкой. Ведь стоит Гаю выйти на улицу, как его тут же схватят. Повсюду в городе развешаны указы о его поимке.

После долгих и лихорадочных раздумий выход наконец был найден. Но согласится ли Ань-дао? Хватит ли у него мужества пойти на верную смерть, защищая честь рода?..

Однажды Ань-дао вернулся из города с вестью, что по приказу императора казнили мать Ли Лина. Плетеная клетка с ее головой поднята на шест посреди дворцовой площади[58]. Рассказывая это, Ань дрожал как в лихорадке, и глаза его горели ненавистью.

- Пусть это будет преступлением перед Небом, но мы должны... - и он шепотом закончил: - убить тирана!

- Ань, брат мой и друг, - сказал Гай. - У нас есть только одна возможность для этого. Но все зависит от твоей твердости.

- Я готов к пыткам и смерти. Что нужно сделать?