Читаем Синее железо полностью

Матерый лось-одинец вышел на небольшую поляну и ос­тановился, прислушиваясь. В ровном, плывучем шорохе кедров сторожкое ухо зверя ловило чуждые звуки: потрескивание сушняка и приглушенный не лесной шум. Лось понял, что по тропе идут люди. Он сошел в сторону и легко понес свое большое тело по зеленым моховым подушкам.

Его следы еще не успели заполниться водой, когда на тропе показался отряд всадников. На воинах были короткие меховые безрукавки и остроконечные войлочные колпаки с наушниками, какие носят азы, жители горных отрогов. О принадлежности всадников к этому племени говорили и их лица с синими полосами, нанесенными краской от крыльев носа к вискам. Синий цвет был у азов цветом войны.

Их предводитель – молодой широкоплечий мужчина в ки­тайских латах – махнул рукой, и всадники растянулись вдоль тропы на три полета стрелы. Несколько воинов ловко, как бурундуки, вскарабкались на деревья и затихли в ветвях.

Вскоре встревоженно закричала сорока, потом послышался звон колокольцев, бульканье удил и приближающиеся челове­ческие голоса.

По тропе двигался караван вьючных верблюдов. Впереди него ехала сотня хунну и около десятка динлинов. Столько же всадников замыкало шествие.

Едва караван поравнялся с засадой, снова затрещала сорока, и перед головным отрядом с грохотом рухнуло несколько старых кедров. По лесу испуганно шарахнулось громкое эхо.

На караванную охрану посыпались стрелы и копья. Напа­дение было столь неожиданным, что хунну повернули коней в надежде пробиться назад. Но путь им загородили всадники с синими полосами на щеках. Завязалась рукопашная схватка.

Двое динлинов, оберегая друг друга от боковых ударов, первыми прорубали дорогу себе и уцелевшим хунну. Это были Артай и Сульхор.

Вчерашний дровосек действовал огромным топором, наса­женным на длинную рукоять. Он бился неторопливо и истово, словно выполнял привычную работу. Азы падали под его топором, как подрубленные деревья.

- Держись, кузнец! – зычно покрикивал он. – Азы – как хунну... хак! – пятеро одного не боятся!..

Среди врагов яростней всех дрался всадник в китайских железных латах. Он рассыпал удары налево и направо, и не одна голова уже скатилась под копыта его коня. Было что-то знакомое в ухватках и посадке этого аза. Артай, пробиваясь к нему, лихорадочно вспоминал, где они могли встречаться. И когда они столкнулись взглядами, сердце у Артая екнуло: он узнал Угабара. Тогда же ему стало ясно, почему некоторые азы ругались во время сечи на понятном языке: они были переодетыми динлинами!

- На черное дело толкнула тебя зависть, Угабар, – бор­мотал сквозь зубы Артай, пытаясь мечом достать предателя через мешанину сгрудившихся тел.

Но заслон из нападавших вдруг расступился, и Артай решил, что времени терять нельзя. Слишком неравные были силы.

- Вперед! – рявкнул он и бросил жеребца в намет.

Из свалки вырвалось человек пятьдесят динлинов и хунну. Припав к самой гриве коня, Артай несколько раз оглянулся. Он ожидал погони и был удивлен, что никто их не преследует. Очевидно, азы занялись грабежом каравана. Только две – три стрелы просвистели над ухом, и одна из них до крови расца­рапала щеку.

Вплотную к Артаю скакали Сульхор и Этрук.

«Уцелел, проклятый пес», – подумал Артай про «око шаньюя» и пожалел, что в душной тесноте схватки не угостил его будто ненароком добрым ударом наотмашь.

Артай должен был проводить караван за перевалы, и сейчас его мучила совесть, что он не справился с порученным делом.

Не получив дани, шаньюй заподозрит неладное, и тогда война начнется раньше, чем рассчитывал асо. Конечно, можно было биться до последнего человека, но что бы это изменило? А дружинники, пожалуй, в душе даже довольны, что оружие и золото не дойдут до Орды. Артай и сам ловил себя на этой мысли, хотя и стыдился ее, обзывая себя слепым кротом.

Артая догнал Сульхор.

- Ты заметил, кузнец, какие седла были у многих азов? – заговорил он – Обычно это подушки, набитые оленьей шер­стью, а тут...

- Замолчи, – вполголоса сказал Артай, – Сзади едет хун­ну, он знает наш язык.

Сульхор удивленно посмотрел на спутника и осекся. По его лицу Артай понял, что он догадался правильно. Артай и сам был сперва озадачен, увидев под азами динлинские седла с деревянной основой и высокой передней лукой. Перегнувшись к Сульхору, он предупредил:

- Никто не должен об этом знать. Иначе слух дойдет и до хунну.

Сульхор, не ответив, вдруг остановил коня: из –за леса явственно донеслись раскаты дальнего грома.

- Инйеше ломает лед, – прислушавшись, сказал Артай.

Они повернули головы в сторону невидимой реки. Оттуда тянуло влажным ветром, наползали рваные тучи, и в них сквозило холодное, оловянное солнце.

* * *

Асо Бельгутай возвращался от Ли Лина, куда ездил сооб­щить о разграблении каравана. Но его опередили. У наме­стника он застал Ой-Барса, Этрука и троих сотников. Так что говорить было не о чем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Степной ужас
Степной ужас

Новые тайны и загадки, изложенные великолепным рассказчиком Александром Бушковым.Это случилось теплым сентябрьским вечером 1942 года. Сотрудник особого отдела с двумя командирами отправился проверить степной район южнее Сталинграда – не окопались ли там немецкие парашютисты, диверсанты и другие вражеские группы.Командиры долго ехали по бескрайним просторам, как вдруг загорелся мотор у «козла». Пока суетились, пока тушили – напрочь сгорел стартер. Пришлось заночевать в степи. В звездном небе стояла полная луна. И тишина.Как вдруг… послышались странные звуки, словно совсем близко волокли что-то невероятно тяжелое. А потом послышалось шипение – так мощно шипят разве что паровозы. Но самое ужасное – все вдруг оцепенели, и особист почувствовал, что парализован, а сердце заполняет дикий нечеловеческий ужас…Автор книги, когда еще был ребенком, часто слушал рассказы отца, Александра Бушкова-старшего, участника Великой Отечественной войны. Фантазия уносила мальчика в странные, неизведанные миры, наполненные чудесами, колдунами и всякой чертовщиной. Многие рассказы отца, который принимал участие в освобождении нашей Родины от немецко-фашистких захватчиков, не только восхитили и удивили автора, но и легли потом в основу его книг из серии «Непознанное».Необыкновенная точность в деталях, ни грамма фальши или некомпетентности позволяют полностью погрузиться в другие эпохи, в другие страны с абсолютной уверенностью в том, что ИМЕННО ТАК ОНО ВСЕ И БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.

Александр Александрович Бушков

Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза