Читаем Синее железо полностью

Высвободив ноги из, стремян, Ант спрыгнул на зем­лю и отбросил бич. Его конь упал на колени, и снег вокруг начал постепенно алеть: копье пробило ему шею почти на­сквозь.

- Дорежьте его, –тихо сказал Ант и, едва переставляя непослушные ноги, подошел к Угабару.

Изо рта Угабара тянулась струйка крови, а на лице застыло удивление. Шлем его с левой стороны был весь в трещинах, словно раздавленное крутое яйцо.

Угабара окружили родичи и понесли на сани.

Ант Бельгутай снял шлем и некоторое время стоял, глядя перед собой невидящими глазами. На его голову падал редкий снег, и светлые кудри асо казались седыми.

Подошел Артай и вложил в руку Анта повод своей лошади. Ант поднял взгляд:

- Вороного добили?

- Да. Поедем!

Ант кивнул и молча поднялся в седло. Дорогой он не проронил ни слова. В его памяти назойливо повторялись слова Ли Лина, сказанные однажды ночью: «Если ты изменишь хунну, шаньюй назначит на твое место другого человека, и тогда начнется самое страшное – братоубийственная война... Я очень высокого мнения о твоих соплеменниках, асо, но и среди них найдутся люди честолюбивые и завистливые».

- Так вот кто был первым, – вслух сказал Ант.

Артай удивленно посмотрел на него, но ничего не спросил.

Глава 11

На исходе третьего месяца в голых сквозных березняках затоковали краснобровые лесные петухи–тетерева. В полдень уже пригревало солнце, и прозрачные сосульки, срываясь с крыш, звенели, как серебряные запястья девушек. По ночам, оседая в оврагах, вздыхали и ухали снега. Ветер посвистывал в талых ветвях, скликая на косогоры ватаги синих подснеж­ников. Другие цветы еще робели, боясь обмануться.

В одну из таких ночей ко дворцу Ли Лина пришел санный обоз. Его сопровождали две сотни конных динлинов во главе с асо. Хуннуский лагерь проснулся, и наиболее любопытные степняки сунулись было узнать, что лежит на санях. Но огромные, похожие на медведей бородачи из охраны бесцере­монно отогнали их, сказав только:

- Ясак для шаньюя.

С рассветом главный тархан, сборщик податей, в присут­ствии Ли Лина, Анта и шаньюева соглядатая Этрука принялся вскрывать привезенные тюки. Начали с монет и золотого песка. Мерой для взвешивания служил плоский железный слиток, равный двум китайским гинам.

Асо рассеянно смотрел, как золото и серебро перекочевы­вают с весов в замшевые мешки. Он ничего не говорил, когда чаша с драгоценным металлом заметно перетягивала, хотя знал, что каждая лишняя монета прилипнет к рукам тархана или Этрука. Такое безразличие озадачивало хунну и даже несколь­ко умеряло их наглость.

Покончив с золотом, взялись за оружие. На снегу тускло заискрились груды мечей; снопами желтого камыша лежали стрелы, и, словно заостренные перья сойки, голубели каленые наконечники копий.

- Хороши ли они? – с сомнением спросил Этрук, подни­мая с земли один из мечей и проводя по его жалу грязным ногтем.

Ант взял меч из его рук и, криво усмехнувшись, сказал по –тюркски:

- Давай сравним с твоим. Только береги голову.

Глаза Этрука оскорбленно блеснули, и он с готовностью обнажил свой клинок. Железо зазвенело о железо. Столпив­шиеся вокруг воины криками подбадривали соплеменника.

- Довольно, – через минуту сказал Ант. – А теперь взгля­ни на свой меч, Этрук.

Этрук посмотрел на клинок, и лицо его вытянулось: лезвие походило на петушиный гребень.

- Теперь ты понимаешь, что было бы с тобой, ударь я по шлему? – насмешливо спросил Ант.

Этрук покачал головой и пробормотал:

- Среди врагов я убил тридцать витязей. Вот этим самым мечом.

Кто –то из воинов взял иззубренный клинок, и он под удивленные возгласы пошел по рукам.

Когда были сосчитаны мечи, связки стрел и мехов, «око шаньюя» сказал с довольной улыбкой:

- А ведь я, асо, подозревал тебя в измене...

- И отправил через горы холзана?

- Ты знаешь об этом? Откуда?! – Глаза хунну стали злыми.

Ант засмеялся:

- Я умею угадывать мысли и поступки. Сегодня ты вы­пустишь вторую птицу, верно? И мы запьем добрую весть кувшином крепкого вина. Ты сказал, что в вашем стане его не осталось ни капли?

Я ничего не говорил. Я только подумал. – Этрук посмотрел на Анта с суеверным страхом.

- Сейчас придет обоз, –беззаботно продолжал Ант. – Встретим начало весны как следует!

...Обоз с вином и мясом пришел к полудню, и через два часа хуннуский лагерь был уже пьян. Сотники веселились в доме Ли Лина. Ант старался не смотреть на их красные рожи, лоснившиеся от жирной баранины и самодовольства.

Снаружи, из войлочных юрт, доносились нестройные песни хунну. В их надрывном пении, тягучем, как скрип колеса, Анту слышалось то ржание табуна, то посвист ветра, то хриплый верблюжий крик.

«Стоит мне шевельнуть пальцем, и от вас останется одна кровавая слякоть, – задыхаясь от ненависти и кислого запаха овчин, думал асо. – Мои люди выпили только по чашке, и каждый из них управится с десятком этих степных волков. Но – время, время!»

И Ант, стиснув зубы, держал на лице добродушное выра­жение, словно липкую непросохшую маску.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Степной ужас
Степной ужас

Новые тайны и загадки, изложенные великолепным рассказчиком Александром Бушковым.Это случилось теплым сентябрьским вечером 1942 года. Сотрудник особого отдела с двумя командирами отправился проверить степной район южнее Сталинграда – не окопались ли там немецкие парашютисты, диверсанты и другие вражеские группы.Командиры долго ехали по бескрайним просторам, как вдруг загорелся мотор у «козла». Пока суетились, пока тушили – напрочь сгорел стартер. Пришлось заночевать в степи. В звездном небе стояла полная луна. И тишина.Как вдруг… послышались странные звуки, словно совсем близко волокли что-то невероятно тяжелое. А потом послышалось шипение – так мощно шипят разве что паровозы. Но самое ужасное – все вдруг оцепенели, и особист почувствовал, что парализован, а сердце заполняет дикий нечеловеческий ужас…Автор книги, когда еще был ребенком, часто слушал рассказы отца, Александра Бушкова-старшего, участника Великой Отечественной войны. Фантазия уносила мальчика в странные, неизведанные миры, наполненные чудесами, колдунами и всякой чертовщиной. Многие рассказы отца, который принимал участие в освобождении нашей Родины от немецко-фашистких захватчиков, не только восхитили и удивили автора, но и легли потом в основу его книг из серии «Непознанное».Необыкновенная точность в деталях, ни грамма фальши или некомпетентности позволяют полностью погрузиться в другие эпохи, в другие страны с абсолютной уверенностью в том, что ИМЕННО ТАК ОНО ВСЕ И БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.

Александр Александрович Бушков

Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза