Синева

Я и не заметил, как Лу вернулась, но она вдруг, откуда ни возьмись, возникла рядом. И улыбалась. Хитро? Да, улыбалась она хитро. И сразу же направилась сюда. А потом сказала, что ложится спать. И вот лежит и явно что-то прячет.

Я попробовал придвинуться поближе, но Лу не пускала.

– Лу?

Она не ответила.

– Лу, ты чего это придумала?

– Ничего.

Она старательно отводила взгляд.

– Ну-ка сядь.

– Нет.

Старики заговорили тише – поняли, что здесь что-то происходит.

– Лу.

– Нет! – Она яростно затрясла головой.

– Немедленно садись.

Она свернулась в клубок, словно ежик.

Я перешел к угрозам, но и это не помогло. Старики умолкли.

– Лу!

– Нет!

В конце концов я просто подхватил девчонку на руки.

Она вырывалась. Отбивалась. Но молча, беззвучно. Лишь тихо, напряженно сопя.

– Да что на тебя нашло-то? – прошептал я.

Я с силой усадил ее на мою койку, повернулся к ее кровати и сдернул простыню.

Но под ней ничего не было.

Лу, похоже, решила больше не сопротивляться и, нахохлившись, смотрела на меня с таким виноватым видом, что я едва не рассмеялся.

Лишь сейчас я разглядел, что она прятала. На матрасе я разглядел холмик. Она спрятала что-то под матрасом.

Я приподнял его.

Там лежала банка консервов. С этикетки поблескивали желтые кукурузные зернышки. Банка оказалась тяжелой.

В ту же секунду по коридору мимо нашего отсека прошагали пожилые супруги.

Я поспешно спрятал банку за спину.

– Ничего нет, – громко сказал я, – ну ладно.

Я опустил матрас, взял Лу за руку и вывел ее наружу.

Я отвел ее подальше от нашего ангара, между рядами палаток и бараков, мимо сбившихся в кучки людей. Наконец, за помывочными я нашел укромный уголок. Мы уселись, и я поставил банку между нами.

– Откуда это?

Лу уставилась в землю.

Она поджала губы, почти выпятила их, но ничего не сказала.

– Тебе кто-то ее дал?

По-прежнему нет ответа.

– Лу? Тебе Франсис это дал?

Она покачала головой.

– Еще кто-то? Какой-то добрый дядя, да?

Голос у меня дрожал. Здесь столько одиноких мужчин, особенно среди поступивших недавно. Мужчин, которых жизнь поломала. Я вдруг вспомнил Бычью шею. Такие, как он. И моя малышка Лу. Никого не стесняется. Трусы снимает, даже не думая, что на нее кто-то смотрит.

– Кто тебе это дал?

– Не помню.

– И давно? Когда у тебя появилась эта банка?

– Папа, я не помню.

– Я же говорил, чтобы ты не брала ничего у незнакомых. Ты не знаешь, чего им от тебя надо, я же говорил. И верить никому нельзя.

Меня тянуло много чего еще сказать. Отругать ее как следует. За то, что она такая наивная и верит кому ни попадя. Мне хотелось трясти ее, пока она не признается, кто дал ей еду. Кто подкатывал к ней и чего добивался. Потому что даром никто ничего не дает. По крайней мере, здесь. И сейчас. Но тут Лу заговорила.

– Никто мне ее не давал.

И до меня, наконец, дошло.

– Ты… ты сама ее взяла?

– Да нет же. Нет.

– Ты взяла ее у кого-то.

Сказать «украла» не получалось.

– Папа…

И ее признание мне больше не требовалось, потому что вид ее говорил сам за себя.

Щеки у Лу пылали. Из опущенных глаз показались слезы и потекли по щекам – крупные слезы виноватого ребенка, которым сложно противиться.

Я старался не поддаваться.

– У кого ты ее взяла? Из-за тебя кто-то сегодня не поужинает – кто?

– Да там полно… – запинаясь, проговорила она, – огромная комната. Там полно этих банок. Папа, ты бы только видел. Много-много. А я только одну и взяла.

Склад. Она пробралась на склад. Теперь, когда поставки продуктов прекратились, все, что осталось, хранилось на складе. А Лу украла оттуда консервы. За такое нас запросто выгонят.

Я похолодел.

– А охраны там не было?

Ответила она быстро, больше не пытаясь ничего скрывать:

– Я сзади спряталась. За сеткой. Для меня там как раз места хватило.

Ну да, она же щуплая. Пролезет куда хочешь.

– Тебя кто-нибудь видел?

Лу покачала головой.

– Никто. Это точно.

Моя дочка своровала еду. Как она этому научилась? И с чего?

Сколько всего я должен был сказать. Мне следовало бы сказать. Сказать что-то, чтобы этого не было, не случилось снова. Но я был слишком голоден.

– Больше так не делай, – только и сказал я.

Затем я вытащил из рюкзака консервный нож.

Металл заскрипел.

Действуя пальцами – указательным и средним – как пинцетом, мы доставали из банки зернышки. Одно за другим. По очереди.

Желтые, освежающие, сладкие. Каждое зернышко лопалось, я подталкивал их языком к передним зубам, старался разгрызть надвое, а после возвращал дальше и уже хорошенько разжевывал.

Банку мы прикончили медленно, в тишине.

Заснул я быстрее, чем обычно. В желудке переваривалась кукуруза. Звуки, издаваемые остальными обитателями ангара – приглушенные разговоры, дыханье, поскрипывание коек, шорох рюкзаков и стук чемоданов, – стихли. Я провалился в сон. Ушел под воду. Судя по ощущениям, надолго.

Что-то вытянуло меня из сна. Почти сразу же. Звук вытащил меня на поверхность. Я противился. Хотел остаться там, внизу. Но звуки стали громче. Переросли в крики.

Я сел. Лу по-прежнему мирно сопела. Детский сон все победит.

Укрыв ее простыней, я встал и вышел на улицу. Там я наткнулся на Калеба. Сна у того не было ни в одном глазу. Руки он скрестил на груди.