Синева

– Опять он, – сказал Калеб, – этот мудак с севера. Кристиан с Мартином не выдержали.

Последовал громкий хлопок, и кто-то завопил. Еще кто-то зарычал. Калеб бросился туда.

– Погоди! – окликнул его я.

Но он бежал к своим.

Я стоял возле входа в ангар. Готов был кинуться следом.

Вот только Лу – она останется одна. Нельзя ее опять бросать. И снова придется объяснять, откуда у меня синяки, кровь и пластырь.

Вдруг она проснется? Вдруг тоже выйдет из ангара?

Шум усилился, крики стали громче. Участников стало больше. Я старался не прислушиваться.

Пытался не слышать ругани. Угроз. Звука рушащихся палаток, рвущейся ткани, хруста ломающихся предметов.

Это на моих друзей там нападали.

На Калеба, Мартина и Кристиана.

Мышцы напряглись. Сердце заколотилось.

Надо защитить их. Быть рядом. Я обязан им.

Мы уже дрались на одной стороне, быть с ними – моя обязанность.

И я рванул к ним.

Но тут из-за угла появилась Маргерита. Шагала она быстро, запыхавшись. И остановилась рядом со мной.

Она положила свою руку на мою. Снова дотронулась до меня.

Сперва я решил, будто она собирается удержать меня. Однако потом понял, что она боится.

– Они в моем ангаре, – сказала она, – я не могу… Находиться там нельзя.

Я взял ее за руку и потянул за собой.

Уже давно я не держал за руку никого, кроме Лу. Какая большая у Маргериты ладонь. Хотя сама она худощавая, ладонь ее заняла вдруг всю мою руку.

Мы остановились возле входа в ангар. Дыхание у нее выровнялось, но она меня не отпускала.

Не думая ни о чем, я повел ее дальше. В наш отсек. Где крепко спала Лу.

Мы сели на мою койку.

Маргерита легла навзничь.

Я лег с ней.

Она казалась исхудавшей, и теперь, прижимаясь к ней, я опять это отметил.

Я прижался к ней.

Что-то не так, думал я.

Если я это делаю, значит, со мной что-то не так.

Я ощупываю ее и ищу, чем она отличается от Анны.

Все, что делает их непохожими. Все, что делает их похожими. Со мной что-то не так.

Остановись.

Я не остановился.

Это все равно что драться.

Не думать.

Думать обо всем.

Мои пальцы прикасаются к коже. Чужое тело прижимается к моему.

Только бы это не заканчивалось.

Только бы это закончилось.

Только бы кто-нибудь прекратил это.

Звуков мы не издавали. Лу спала. Драка не стихала, но была далеко, крики становились громче и стихали.

Звуки они взяли на себя. Их звуки стали нашими.

Маргерита была худощавая и подтянутая, и лишь живот выделялся. Между пупком и лобковыми костями виднелись отметины. Растяжки.

Там, у нее внутри, кто-то жил – кто-то, кого с ней больше не было.

Я провел пальцами по растяжкам. Спросить бы, но я не стал.

Надеялся, она скажет что-нибудь.

Я погладил растяжки. И она отодвинула мою руку – в первый и единственный раз.

Сигне

Помнишь, Магнус, как ты узнал, что я беременна?

Мы вернулись в Берген, зажили обычной жизнью, и так прошло несколько недель. Было лето, мы работали, вставали рано, с девяти до четырех убивали время на работе и говорили о том, что быстрей бы осень и учеба. Дома, в Рингфьордене, события тоже развивались: я почти каждый день разговаривала с папой, и он сказал, что все уже вот-вот начнется, в дело вмешались две природоохранные организации национального уровня, и на этот раз мы поднимаемся. Туда приедут из Бергена, из Осло, о Рингфьордене говорят защитники природы со всей страны.

Тем летом я подрабатывала в столовой и как-то вечером, когда возвращалась домой, впервые заметила это, поднимаясь по лестнице: грудь как-то необычно налилась, и с каждым шагом я ощущала тяжесть, чувствительность, как перед месячными, но сильнее. Кстати, когда они в последний раз у меня были – четыре недели назад, нет, пять, на прошлой неделе должны были начаться.

Я отперла дверь, в квартире тихо и темно. Не включая свет и не разуваясь, я направилась прямо в ванную.

И лишь в ванной я зажгла светильник.

Я встала перед зеркалом, задрала свитер и майку. Такой неприятной тяжести у меня прежде не бывало, грудь словно требовала поддержки, неужели теперь придется лифчик носить, ну уж нет, лифчик – это для старух и домашних клуш.

Я выглядела, как прежде, все было таким, как раньше, и тем не менее что-то изменилось. И зажав под мышками свитер, рассматривая свое залитое холодным светом отражение, я почувствовала и другие симптомы. Те, что появились несколько дней назад, – усталость, чрезмерное слюноотделение, зарождающаяся тошнота.

Я стояла перед зеркалом, зажав под мышками край свитера, светло-зеленого свитера, мои согнутые руки в зеркале походили на крылья, и я вдруг осознала, что жду ребенка, и мне сделалось так легко, мои руки – крылья, я могу взлететь, однако я сомневалась, что у меня хватит смелости.

В тот вечер мы встретились у меня, я попросила его прийти, мне хотелось остаться здесь, в моей безликой съемной комнатушке, а не в его квартире.

Магнус заметил, что я притихла, и я почти сразу же обо всем ему рассказала.

– Похоже, я беременна.

Он так обрадовался, что сперва дар речи потерял. А потом спросил, уверена ли я.

– Уверена? – переспросила я. – А уверена – это, по-твоему, как?