Синяя луна

Баурджин отошёл. И снова послышался смех. Прямо взрыв хохота, видать, собравшиеся у костра дорожники смеялись над незадачливыми жертвами деревенского красноречия Жэня. Что ж, это совсем неплохо.

– Рад видеть вас, Инь, – подойдя ближе, коротко приветствовал князь. – Какие новости?

– Да есть кое-что, – следователь отозвался довольно скромно, но всё же тренированное ухо наместника уловило в его голосе некое торжество, не особенно, впрочем, и скрываемое.

– Ну, ну? – осмотревшись, подзадорил нойон. – Надеюсь, здесь нас никто не подслушает?

– В повозке никого нет, господин, – шёпотом доложил Жэнь. И тут же похвастал: – Пока меня с вами видят – ни один близко не подойдёт, бояться моих историй.

– Да уж, – Баурджин не удержался и рассмеялся. – Похоже, ты тут всех уже достал своими байками. Ну, хоть какая-то от них польза. Отойди-ка к повозке – проследи, чтоб никто не подошёл с той стороны! – князь повернулся к следователю. – Так я слушаю вас, Инь! Смею верить – вы объявились не зря.

– Не зря, не зря, господин Бао.

Хохотнув, Инь Шаньзей быстро поведал князю итоги своего расследования. А доложить было о чём!

Поначалу, сразу после отъезда обоза, дела у следователя складывались ни шатко, ни валко – начальник яма Ань Цулянь поместил «больного» в отдельную комнату и строго-настрого запретил его беспокоить. Немалых трудов стоило его убедить, что предоставленные отвары подействовали на «болезного» настолько чудесно и исцеляюще, что уже можно было бы и пройтись, выйти на двор, подышать воздухом.

Ань Цулянь, внимательно осмотрев постояльца, всё же махнул рукой – похоже, сей господин и в самом деле стал чувствовать себя намного лучше. Пользуясь относительной свободой, Инь Шаньзей в первый же вечер выделил для себя группу возможных подозреваемых, исходя из возможности их более-менее оправданной отлучки. Таких набралось не так уж и много: пастух Чунь, ежедневно гонявший на выпас ямских лошадей, повар Лянь Ваньчжу, иногда выбиравшийся за пределы постоялого двора за всякими пахучими травами, ну сам начальник яма Ань Цулянь – того здесь вообще никто не контролировал. Всех остальных – четверых слуг и десяток воинов – следователь, по здравому размышлению, отмёл сразу: днём они никуда не отлучались – это было бы заметно, ну а ночью – тем более не могли, поскольку ворота постоялого двора закрывались, а в воротной башне выставлялась усиленная стража. Дело облегчалось тем, что ямская станция «Уголцзин-Тологой» была довольно новой, недавно выстроенной, а потому ещё не успела обрасти неким подобием небольшого городка или посёлка, как это сплошь и рядом случалось – близ остановки караванов селились кузнецы, шорники, тележники, лекари, проводники, погонщики и прочий заинтересованный люд – так возникало селение. С течением времени, конечно, подобная участь грозила и «Уголцзин-Тологою», но пока, к тихой радости следователя, ничего подобного не было ещё и в помине.

Итак, трое. Пастух Чунь, повар Лянь Ваньчжу и начальник станции Ань Цулянь. Кто же из них предатель, разбойничий выкормыш? Легче всего передавать лиходеям сведения было, естественно, самому начальнику. Но ему же – и совсем не выгодно. Тангутское государство, как и его соседи – Цзинь и Сун, являло собой чистейший тип чиновничье-бюрократической власти, где от государственной машины зависело всё. А начальник ямской станции – это очень-очень хорошая должность, и в некотором смысле – даже трамплин к последующей карьере. Рисковать – значило навредить самом себе. Или – так: риск должен быть оправдан! Скажем, значительной платой услуг. Стали бы разбойники платить много – а малой мздой тут явно не обойдёшься? Наверное, стали бы. Если бы не нашли более простой и дешёвый путь – завербовать кого-нибудь помельче.