Я замешкалась на нижней лестничной площадке, опасаясь идти мимо стойки регистрации, где мог сидеть портье, но в такую рань за стойкой наверняка еще никого не было. Тем не менее я юркнула в служебный коридор, дошла до пожарного выхода и, толкнув дверь, выскочила на свежий воздух, в котором витал тонкий гнилостный смрад из заполненных доверху мусорных баков. Лисица, шуршавшая пластиковым пакетом, метнулась прочь. Я перелезла через низкий заборчик и попала в чей-то садик, потом преодолела еще один заборчик и наконец вышла на дорогу. Было ясное солнечное утро, и я заставляла себя радоваться этому, насколько я вообще могла испытывать радость, но ничего не получалось. Разбитая губа болела и на вкус была металлической. Мое тело тосковало по объятьям Р. По запаху его шеи. Так работала память мышц, сентиментальная тяга к чему-то, чего на самом деле никогда не существовало. Я напомнила себе об этом, и эта правда больно меня кольнула.
Следующий автобус был практически пустой: пожилая женщина и молодой парень, который сидел, развалившись, на заднем сиденье. Я села подальше от них, но парень, естественно, встал и, покачиваясь, двинулся ко мне по проходу, как тот старик в прошлом автобусе. Я вспыхнула. Кожей ощутила взрыв адреналина.
– Привет! Как тебя зовут? – спросил он с широкой обаятельной улыбкой. Во рту у него один клык отсутствовал.
– У меня нет имени, – ответила я на этот раз.
– Что с твоим лицом?
Я тронула разбитую губу.
– Оно такое с рождения.
Он блаженно улыбнулся и, порывшись в своей джутовой сумке, дал мне фиолетовый бумажный квадратик. Не синий билет. Я положила его себе на ладонь.
– Я не смогу это проглотить, – сказала я.
– А я уже три проглотил, – сообщил он, чем и объяснялись его помутненные зрачки и потное лицо. – Только так и можно ездить на автобусе, – добавил он и захохотал, словно гиена. Он был моложе, чем мне показалось сначала: лет восемнадцать-девятнадцать. Со своим беззубым ртом он смахивал на ребенка-переростка, фута на три выше, чем следовало.
– Расскажи мне, что ты видишь, – попросила я.
Он указал пальцем на бурое сиденье перед ним.
– Корни прорастают на поверхность. Цветы распускаются во всех садах и тянутся к небу. Танцуют весело, всем на радость. – Он прижался лицом к окну. – И еще смотри. Там мироздание, и все автомобили летают по воздуху. Они как птицы в небе.
Когда он оторвал лицо от стекла, там осталось жирное пятно от его потной кожи.
Я выглянула в окно. Мне хотелось увидеть то же, что и он: судя по описанию, его мир был куда интереснее моего, но я не собиралась сосать его фиолетовую бумажку, пропитанную наркотой, – даже мне было известно, что никакая мать так бы не поступила. А белобилетница и подавно сошла бы с этого автобуса.
– Твоя голова – подсолнух. Но это ничего, – успокоил он меня. – Ты будешь жить. Тебе это подходит.
Он вытянул ноги и некоторое время изучал свою обувь. На нем были грязные белые кроссовки с красными носами. Я наблюдала, как меняется выражение его лица: страх – приятие – и снова милая улыбка. Потом он повернулся ко мне:
– Давай сыграем в «камень, ножницы, бумага»!
Но мы продвинулись не слишком далеко, потому что он все время замирал, глядя то на свои руки, то на мои.
– Куда ты едешь? – спросила я, когда он взял меня за запястье и стал разглядывать мои пальцы. Он приблизил их вплотную к глазам и внимательно изучал каждую кутикулу, каждую крупицу грязи под ногтями.
– Домой! – ответил он. – Домой!
– А это где?
– Недалеко.
Он уснул. Его щеки запунцовели. А ведь он чей-то сын. Кто-то о нем заботился, оберегал. Пошел дождь, струйки воды побежали по окнам. У наших с ним путешествий были разные маршруты, но вот эти маршруты ненадолго пересеклись. Мысленно я пожелала ему всего хорошего. Мне тоже хотелось кого-то оберегать.
13
Автобус сделал остановку на АЗС. Мы вышли. Народу в это время было немного. Я осмотрелась, пошла в туалет и села в кабинке. Из-за стенки раздался легкий вздох. Я смотрела на движущиеся тени от ног. В кабинке я чувствовала себя в безопасности. Мне не хотелось отсюда выходить и возвращаться в большой мир. Мне хватало этого белого пластикового пространства с отделкой из линолеума, тесного и чистого местечка.
Когда же я собралась с духом и вышла из кабинки, то увидела длинноволосую брюнетку, которая стояла у раковины и мыла руки. Она методично намыливала ладони, тыльные стороны ладоней, запястья, словно смывала слой грязи. Потом она споласкивала руки под струей и снова их намыливала. Я могла бы так наблюдать за ней весь день. Я встала рядом с ней и постаралась так же тщательно вымыть руки. Наши глаза встретились в зеркале, и я сразу позабыла о мытье.
– Марисоль!
На виске у нее виднелось грязное пятно. На ее лице возникло мимолетное выражение изумления. Она в последний раз ополоснула руки, наклонилась над раковиной и аккуратно вымыла лицо.
– Ты запомнила мое имя, – сказала она.
– А ты что, преследуешь меня? – спросила я.
Я попыталась состроить угрожающую гримасу, но вышло не очень.