Синий Цвет вечности

Он умолк, и Лермонтову показалось, что он раздумывает о нем: какой приказ издать. Но мысли генерала были сложней… Прошедший войну адъютантом Барклая, потом Ермолова, удостоенный многих наград и дважды ареста (во второй раз по делу декабря 1825-го), участник французского похода и Московского съезда Союза Благоденствия, а затем четыре месяца узник Динаминдской крепости, он лишь случайно, как ему казалось, взлетел наверх… Когда одни его друзья легли цепью в землю от Малоярославца до Парижа, а другие, также цепью, ушли в кандалах добывать руду в сибирских подземельях, а кое-кто на эшафот… спаси, Боже, их души!

Должно быть, он смотрел на Лермонтова как бунтарь прошлых лет на бунтаря нынешнего и старался понять, в чем они похожи, а чем отличаются друг от друга.

Стихов он не был поклонник. Хотя стихи о Пушкине, конечно, знал. «Героя нашего времени» читал прилежно и очень расстраивался, что его молодая жена так и не взяла в руки роман. А как добиться единения в семье, если вас тревожат разные вещи? Он видел в книге эпоху и понимание эпохи. Печориных он встретил много среди своих офицеров. И понимал всю тщету прежних мечтаний уходящего поколения. А эти вот сознали, что и мечтать не о чем. Грустная эпоха.

— Мартынов — ваш друг? — спросил он неожиданно.

— Да, почти с отрочества… Потом юнкерская школа…

— А что? С ним что-нибудь? — спросил Лермонтов обеспокоенно, готовый, если что, вступиться за приятеля.

— Нет-нет, что вы! Никаких претензий! Просто он когда-то, при своем появлении, всех нас удивил… Стал рассказывать у меня за столом, какой храбростью до`лжно обладать на Кавказе, мне даже пришлось одернуть его.

«Узнаю Мартышку!» — улыбнулся про себя Лермонтов, но промолчал.

— Пришлось пояснить, что здесь не то место, где нужно кого-то учить храбрости. Здесь храбрыми быть умеют!.. Но в остальном ничего не скажу… И правда хороший офицер! — И, выдержав паузу, добавил: — Я тут подумал… Мною будут недовольны, возможно… Но… вы не поедете пока в свой Тенгинский пехотный… Придется подождать. Вам нужно отличиться, не так ли? Это опасно, но это необходимо. Сейчас собирается отряд Галафеева в поход, в Малую Чечню. Я вас к ним присоединю. Галафеев даст вам все возможности для отличий… Тогда мы сможем что-то сделать для вас!

После, уже в штабной комнате, где они оформлялись, Лермонтов столкнулся с Мартыновым.

— Привет, Мартышка! Я рад тебе!

Обнялись дружески.

— Ну что? Опять нарвался на неприятности? — спросил Мартынов.

— Как водится! Бабушка говорит про меня, что я их выискиваю. Как ты? По-прежнему пишешь стихи?

— Ты ж знаешь! Мы с тобой не можем без этого!

Часть третья ВАЛЕРИК

I

В июне 1840-го в крепости Грозной они сидели со Столыпиным на широченных бревнах, наваленных у входа в штаб генерала Галафеева. И это были, возможно, еще те самые бревна от тех завалов, что громоздили горцы некогда на пути отрядов, штурмовавших аул, который вскоре сделался крепостию с грозным названием.

Впрочем, Лермонтов с Монго говорили о чем-то, не имевшем отношения ни к Галафееву, ни к войне, которая разворачивалась на их глазах…

— Лев Гагарин женился в Москве! — сообщил Столыпин.

— Вот подлец! И на ком?

Столыпин не ответил, но продолжил другое:

— Никогда не прощу себе, что не смог вызвать его!..

— Но мы ж тогда были с тобой под арестом из-за меня! Да он бы и от тебя отвертелся!

Параллельно истории Лермонтова с де Барантом в Петербурге разыгралась еще одна светская история и занимала умы, между прочим, никак не меньше.

Князь Лев Гагарин, известный острослов и большой наглец, при выходе из театра остановил Александру Кирилловну Воронцову-Дашкову, которая была, как мы помним, семейной дамой. И стал кричать, что бросит в толпу все ее письма к нему, если она не вернет ему свое расположение… И это — под смех и улюлюканье его дружков. Столыпин в это время находился под арестом за дуэль Лермонтова и заступиться за Александрин не мог; это сделал ее кузен Михаил Лобанов-Ростовский. Он послал вызов мерзавцу. Но того спас дядюшка-адмирал Меншиков, к кому в адъютанты так настойчиво прочила Михаила бабушка: Меншиков был очень близок к государю. Потому о возможности дуэли начальству стало известно заранее. И Лобанов-Ростовский был остановлен вовремя под угрозой ареста, а его противник быстро удрал в Москву. Как ни странно, говорят, Москва его встретила с распростертыми объятьями и он там продолжал прилюдно поносить Александрин. Она даже на момент удалилась от света. «Бедный Иван Илларионович!» — говорили в свете про ее мужа, и даже сам Столыпин, ее любовник, готов был так сказать.

Всё это и обсуждали, сидя на бревнах у штаба, Лермонтов и Столыпин, готовясь к походу в Большую Чечню.

— И кто эта счастливица? — спросил Лермонтов.

— Не угадаешь! Юлия Мартынова!

— Как? А Наталья? Она же старше. И вроде она-то и нравилась Гагарину. Это все знали.

— Она уклонилась почему-то. Кажется, отказала. Или ждала другого предложения. Может, знаешь, от кого?

Лермонтов не ответил, а Столыпин добавил: