Сёстры меча и песни

Деймон снова начал говорить: слова, отдельные сочетания, фразы. Казалось, он снимал их прямо с небес, и Эвадна старалась не отставать. Он говорил быстро, а затем столь же быстро приказывал вычеркнуть его бессвязный лепет. Но теперь это случалось не так часто, как раньше. Эвадна видела, как слова разрастаются в нем, как ураган, как гора, на которую их голосам предстоит взобраться.

Последняя строфа сложилась без усилий, как будто все болтающиеся без дела нити, которые раньше, казалось, не имели смысла, обрели свое место и сплелись воедино. Эвадна почти опьянела от красоты, и ее рука заныла, пока она выводила чернилами его последние слова.

Она отложила перо и откинулась на спинку стула. Песня для горы Эвфимия была завершена – лежала прямо перед ней, высыхая на свету.

Деймон стоял напротив нее, уставившись на ее почерк, точно загипнотизированный.

– Что теперь? – поинтересовалась она.

Он встретил ее взгляд, и в его глазах мелькнул озорной блеск.

– А теперь мы споем.

– Она что-нибудь ела?

– Нет, господин.

– Просыпалась ли она или говорила что-нибудь сегодня?

– Нет, господин.

Пауза. Хальцион лежала с закрытыми глазами на своей койке и, охваченная лихорадкой, дрожала. Но она чувствовала пристальный взгляд Макария, который стоял в дверном проеме ее тюремной камеры и разглядывал ее.

– Хальцион? – окликнул нетерпеливо. – Хальцион, посмотри на меня.

Она отказалась. Ее дыхание все замедлялось и замедлялось, а боль становилась невыносимой. Тело, разум, дух. Все было сломлено.

Она хотела умереть.

– Хальцион, сегодня вечером к тебе заглянет гость, – продолжил маг. – Вставай и ешь свою кашу. Она больше не отравлена.

Она по-прежнему не двигалась, не открывала глаза. Все, что она могла делать, – это дышать, гореть в агонии и слушать, как бьется ее сердце: печальный припев, который должен вот-вот закончиться.

– Если она не поест в течение следующего часа, – начал Макарий стражнику, – накормите ее насильно. И проследите, чтобы выпила воды.

– Да, мой господин.

Наступила тишина. Хальцион, казалось, парила среди красной земли и красного моря, пока стражник не вошел в ее камеру, чтобы насильно засунуть ей в рот холодную кашу. Он был один: чтобы удержать ее, теперь не требовалось присутствие четырех человек.

Когда он оставил ее, она извергла из своего желудка еду.

Она снова легла на живот, прижавшись щекой к жесткому настилу койки, и принялась ждать смерти.

– Хальцион. – Знакомый, пронзительный голос прозвучал в голове. Она не думала, что смерть будет звучать так, но затем он заговорил снова, настойчивее: – Хальцион.

Она открыла глаза; мир был тусклым, расплывчатым, но она заметила Стратона, стоящего по другую сторону двери. Его освещало пламя факела, который он держал в руке.

«Я сплю», – подумала девушка и снова закрыла глаза.

– Открыть дверь, – приказал командор.

– Милорд, я не могу этого сделать, – ответил стражник.

– Открой эту дверь. Сейчас же.

Раздался суматошный скрежет ключей. Железная дверь со скрипом отворилась.

Хальцион видела свет факела под веками. Почувствовала дуновение воздуха, а затем большая, удивительно холодная рука опустилась на ее бритую голову.

– Хальцион, что случилось? Кто сделал это с тобой?

Она с трудом приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на командора. Он стоял на коленях рядом с ее кроватью, а в глазах его стояли слезы.

– Никогда не видела, чтобы вы плакали, – сказала она едва слышным шепотом.

– Сядь, Зимородок.

Она даже не попыталась пошевелиться.

– Сядь, – мягко приказал он. – В тебе есть сила. Найди ее, Хальцион.

– Я не могу, командор.

Он сделал паузу. Хальцион вновь закрыла глаза, не в силах держать их открытыми, не в силах видеть слезы Стратона.

– Ты никогда раньше такого не говорила, – напомнил он. – Почему ты сдалась?

– Я умираю.

– Нет. Я этого не допущу.

Она почти улыбнулась.

– Почему вас так волнует, буду ли я жить, господин?

Он промолчал. Когда Стратон, наконец, заговорил, его голос дрожал:

– Потому что я люблю тебя, как родную дочь. Мир померкнет без тебя. Сядь, Хальцион. Не уходи вот так.

Она не пошевелилась.

Он сам сделал это. Лорд поднялся на ноги, заключил ее в объятия и, аккуратно придерживая, присел на край ее койки. Ощутив, насколько хрупкой стала девушка, он издал возглас отчаяния.

Когда-то давным-давно, когда она еще не вступила в легион, Хальцион мечтала о том, чтобы отец обнимал ее так же, как обнимал Эвадну. Каждый вечер после ужина Грегор баюкал Эвадну на коленях, словно она была его сердцем. Хальцион хотела того же. Она все бы отдала, чтобы стать младшей сестрой – обожаемой дочерью.

И теперь ее наконец-то обнимал отец, пусть и не кровный. Человек, который любил ее по-своему: спокойно, отточенно, будто сталь. Который научил ее всему, что знал сам, который понимал, доверял ей. Крошечная часть ее души хотела возмутиться из-за того, какой он увидел ее: окровавленной, грязной и воняющей рвотой. Но она была слишком измучена, чтобы беспокоиться об этом.

Ее голова откинулась, и он положил ее себе на грудь. Чешуя доспехов впилась в щеку. Его голос раздался гулким эхом, когда он приказал стражнику принести свежей воды.