Сирена морских глубин

У нее защипало глаза, но слез не было. Чунчжа заморгала. Она невольно заметила, что небесная река все еще излучает свет. Какая звезда – Ткачиха, а какая – Пастух? Почему она не в силах вспомнить?

Суволь попытался встать, но пошатнулся и упал на колени.

– Мне надо все исправить. Я должен что-то сделать.

Чунчжа положила руки ему на плечи.

– Тебе нужна вода. И отдых.

Юноша кивнул. Его взгляд пронзил девушку насквозь.

– Не могла бы ты дать мне напиться?

Чунчжа зачерпнула ковш и подала Суволю. Он залпом выпил воду и снова протянул ей ковш, прося еще.

Чунчжа наблюдала, как юноша пьет. Когда она забрала у него ковш, Суволь содрогнулся.

– Прости, – выдавил он. – У меня нервы… не в порядке.

Чунчжа посмотрела на его дрожащие руки.

– Тебе нужно поесть. Я пойду поищу какую-нибудь еду.

Суволь кивнул и прислонился спиной к каменному колодцу. Чунчжа пробормотала, что сейчас вернется. Поднимаясь с корточек, она ощутила боль в ногах, но подавила вскрик. Суволь закрыл глаза. Она велела ему отдыхать до ее возвращения, и он опять кивнул. Уходя, девушка дважды оглянулась, опасаясь, как бы он не лишился чувств и не упал. Однако ссутулившийся Суволь по-прежнему сидел у колодца с закрытыми глазами, точно солдат, сдающийся на милость врага.

Когда Чунчжа вернулась, его уже там не было.

Часть вторая

Вода на Халласане собирает тысячу листьев. Вода в гавани собирает труху с тысячи кораблей. Это сердце растворяется в горьких слезах. Перевали гору с моей песней, Переплыви море с моей песней.

Из «Песен хэнё Чеджудо», записанных Музеем хэнё

21

Филадельфия. 2001 год

Доктор Мун старался не ерзать, когда священник, прервав свои расспросы, произносил краткую проповедь о вечной жизни и самарянке у колодца. Он подавил зевок и посмотрел налево, где обычно сидела Чунчжа. Вместо жены там устроилась их старшая дочь Хана, сморкавшаяся в промокший платочек. Младшая дочь Окчжа с каменным лицом восседала справа от него.

Всякий раз, когда доктора Муна спрашивали насчет организации похорон, тот по привычке умолкал, ожидая, чтобы ответила жена. Не услышав ее, он озирался по сторонам и только тогда вспоминал, что ее нет. Даже сейчас, четверо суток спустя, мужчина все еще ожидал, что Чунчжа вернется, словно она ненадолго отлучилась в ванную. Как врачи из реанимационного отделения объяснили ее внезапную смерть? Божьим промыслом? Когда доктор Мун вспомнил это выражение, ему пришлось подавить смешок. Ну конечно, Всевышний лично озаботился его супругой. Меньшего она и не ждала.

Священник поинтересовался, имеется ли у него участок для захоронения, и доктор помотал головой. Они не делали никаких приготовлений, хотя давно достигли того возраста, когда смерть уже не нежданная посетительница, а привычная гостья. Только Чунчжа знала, какой стих из Библии следует выгравировать на ее надгробии, какие гимны исполнять и надо ли открывать гроб на прощании.

Доктор Мун поймал себя на том, что жалеет, что не ушел первым, уже хотя бы для того, чтобы избежать принятия всех этих решений. Это хуже, чем заблудиться в торговом центре. Он почесал лоб, пораженный неожиданной мыслью. Цветы, лимузин, меню, список гостей, программа, музыка: похороны складываются из тех же составляющих, что и свадьба, за исключением гроба. Вспомнив о свадьбах, которые Чунчжа никогда уже не организует, доктор Мун покосился на дочерей и нахмурился.

Добрый пастор повторил вопрос.

– Служба будет в корейском или в американском стиле? – Он привык к рассеянности понесших утрату родственников.

Не зная, что ответить, доктор Мун снова посмотрел на дочерей. Хана промокала глаза; руки у нее совсем как у матери: крепкие и сильные. Скривившееся лицо Окчжи напомнило ему лицо его бабушки, которая точно так же хмурилась, прежде чем хлестнуть его ивовой веткой. Хотя у обеих была корейская внешность, они отнюдь не казались кореянками. Выросшие в стране, где люди слишком много едят и слишком громко смеются, его собственные дочери превратились в иностранок.

Наконец доктор Мун ответил тихим хриплым голосом:

– В американском, из-за наших дочерей.

Они наденут черный траур, а не белый. Его дочери, если они когда-нибудь выйдут замуж, будут в белых платьях, а не в красочных традиционных корейских свадебных нарядах. Неудивительно, что американцы так часто разводятся. Они прокляли свои браки, облачая невест в бледные саваны.

Доктор Мун почти въяве слышал, как Чунчжа упрекает его: «Ты старомодный деревенщина! В наши дни в Корее все выходят замуж в белом!»

Пастор сложил пальцы домиком и обратился к дочерям усопшей на своем вкрадчивом английском: