Сироты вечности

– У меня есть аптечка, – сказал я. – Сейчас принесу.

Я привез с собой аптечку поменьше из тех двух, которые таскал в рюкзаке по джунглям, не столько ради бинтов, разумеется, сколько ради седативных, антидепрессантов и обезболивающих, выдававшихся перед серьезными операциями. Морфин выдавали ограниченными порциями только медикам, но я заныкал немало декседрина и демерола. Были там и кое-какие сульфамиды. Я взял таблетки и бинты и пошел назад, к Трею, где дал ему забинтоваться, а сам налил воды и принес таблетки.

Трей теперь сидел, накрывшись окровавленной простыней. Он взял две таблетки и вытер с лица пот.

– Не знаю, почему кровь никак не останавливается, – сказал он.

Я покачал головой. Тогда я тоже не знал. Теперь знаю.

Летучие мыши-вампиры и европейские аптечные пиявки испускают один и тот же антикоагулянт – гирудин. У мышей он содержится в слюне; пиявки производят его в кишечнике и смазывают им поверхность раны. Он не дает ране закрыться, и кровь свободно течет до тех пор, пока кровосос кормится. Мыши-вампиры нередко сосут кровь из шеи лошади или коровы по несколько часов, часто возвращаясь на место трапезы с товарищами, чтобы продолжать пиршество до рассвета.

Немного погодя Трей заснул, а я сидел на треснувшем стуле у окна, наблюдая за входной дверью и держа бесполезный тридцать восьмой на коленях. У меня была мысль силой заставить Маладунга привести меня к Маре и там застрелить и его, и женщину. «И младенца», – добавил я про себя.

Мысль была не такой уж непереносимой. За последние пять месяцев я повидал немало мертвых младенцев. И никто из детишек косоглазых не лакал отрыгнутую кровь с губ своих матерей перед тем, как их прикончили. Думаю, я, ни минуты не сомневаясь, порешил бы обоих – и мать, и дитя. «А как ты потом оттуда выберешься?» – возник вопрос в рациональной части моего мозга. Не думаю, чтобы тайцы с радостью восприняли насильственную смерть своих – возможно, единственных – пханнийаа ман нага кио. Слишком уж им нравились услуги мамаши.

Временно отказавшись от этого плана, я стал думать о том, что делать дальше. Если кровотечение у Трея не прекратится, можно будет отвезти его в связное подразделение военно-транспортного авиационного командования, которое, как говорили, было где-то в Бангкоке. Если окажется, что ничего подобного в городе нет, найду какого-нибудь практикующего врача и заставлю его оказать приличную медицинскую помощь. Если и это не поможет, принесу Трея в ближайшую тайскую больницу и там под угрозой пистолета заставлю оказать помощь вне очереди.

Перебирая эти возможности, я заснул. Когда я проснулся, в комнате было темно. Вентилятор под потолком продолжал свое прерывистое вращение, но уличные звуки за окном снизились до своего ночного уровня.

Постельное белье было пропитано свежей кровью, кровь была на полу, вся ванная была закидана окровавленными полотенцами, но Трея нигде не было.

Я выскочил в коридор и помчался вниз, в фойе, но по дороге вдруг сообразил, что у меня за вид: глаза дикие, босой, полуголый, в мятых, с пятнами крови трусах, длинноствольный тридцать восьмой в руке. Тайские шлюхи и их сутенеры в фойе едва глянули в мою сторону.

Вернувшись к себе, я переоделся в гражданскую одежду, надел широкую гавайскую рубаху, сунул за пояс пистолет и снова вышел в ночь.

Я почти настиг Трея. Я видел его в том же доке, из которого мы отправлялись вместе две ночи назад. Темный силуэт рядом с ним наверняка принадлежал Маладунгу. Они только ступили в длиннохвостое такси, когда я вбежал в док. Лодка с ревом рванула с места.

Трей увидел меня. Он встал и чуть не выпал из набиравшей скорость лодки. Он поднял руку и потянулся ко мне, растопырив пальцы, точно хотел достать меня через пятьдесят футов воды. Я слышал, как он кричит водителю: «Йут! Пхуен юнг маи ма! Йут!» – чего я тогда не понял, но теперь перевожу как «Стоп! Мой друг еще не сел! Стоп!»

Я видел, как Маладунг втащил его обратно. Я выхватил пистолет и бессмысленно нацелил его на лодку, которая понеслась по реке, нырнула за какую-то баржу, идущую вверх по течению, а когда вынырнула, то была уже огоньком, тут же исчезнувшим в клонге на противоположной стороне Чао-Прая.

Я знал, что никогда больше не увижу Трея живым.

Мара опускает глаза, когда Танха приближает рот к моему паху. Время ласк языком еще не настало. Пока. Губами и ртом молодая женщина приводит меня в состояние полной эрекции.

Сколько бы ни писали и ни говорили мужчины о радостях орального секса, в их отношении к этому акту все равно присутствует некая двойственность. Для одних рот не ассоциируется с полом, а потому не позволяет подсознанию расслабиться настолько, чтобы получить удовольствие. У других неконтролируемая острота ощущений вызывает легкую тревогу, примешивающуюся к потоку наслаждений. Многим мешает непрошеная мысль об острых зубах.