Если раньше война рассматривалась, согласно классическому определению, как продолжение дипломатии другими средствами, то теперь искусство дипломатии превратилось в разновидность военного искусства. Иными словами, мы живем в период «холодной войны», когда цели войны преследуются, пока что, не насильственными средствами. В такой ситуации особые качества дипломатического ума бесполезны, так как им нечем оперировать, и поэтому их вытесняет военный тип мышления. Баланс сил, если он нарушен, может быть восстановлен только увеличением военной мощи слабой стороны. Однако, поскольку в этой картине нет никаких важных переменных, кроме врожденной силы самих двух гигантов, любая из сторон должна опасаться, что временно более сильный соперник использует свое превосходство для устранения угрозы с другой стороны путем сокрушительного военного и экономического давления или войны на уничтожение.
Таким образом, по мере приближения к середине XX века международная ситуация сводится к примитивному зрелищу двух гигантов, с настороженной подозрительностью наблюдающих друг за другом. Они прилагают все усилия, чтобы максимально увеличить свой военный потенциал, поскольку это все, на что они могут рассчитывать. Оба готовятся нанести первый решающий удар, потому что если один не нанесет его, то может нанести другой. Таким образом, сдерживать или быть сдерживаемым, завоевывать или быть завоеванным, уничтожать или быть уничтоженным становятся девизами новой дипломатии.
То, что таково сегодня политическое состояние мира, не обязательно вытекает из механики нового баланса сил. Изменившаяся структура баланса сил сделала враждебное противостояние двух гигантских силовых блоков возможным, но не сделала его неизбежным. Напротив, новый баланс сил — это механизм, который содержит в себе потенциал как для неслыханного добра, так и для беспрецедентного зла. Какой из этих потенциалов будет реализован, зависит не от механики баланса сил, а от моральных и материальных сил, которые используют этот механизм для реализации своих целей.
Нужно всегда помнить о том зле, которым государство должно платить внутри и вне себя за свои великие завоевания, о том, что эти завоевания не приносят плодов, о том риске, которому подвергается человек, предпринимая их, и, наконец, о том, как тщетны, как бесполезны, как недолговечны великие империи и к каким разрушениям они приводят при падении.
Но поскольку нельзя надеяться, что власть, превосходящая все остальные, раньше времени не злоупотребит этим превосходством, мудрый и справедливый князь не должен оставлять своим преемникам, которые, судя по всему, менее умеренны, чем он, постоянный и жестокий соблазн слишком выраженного превосходства. Для блага своих преемников и своего народа он должен ограничиться своего рода равенством.
Распределение сил отчетливо напоминает распределение сил, которое существует сейчас, по мере приближения к середине двадцатого века, между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Это потенциальное равновесие с перевесом на стороне Соединенных Штатов. Благоприятные результаты, которые предполагал французский философ, однако, не сопровождали это потенциальное равновесие между Соединенными Штатами и Советским Союзом, и, похоже, они не материализуются в обозримом будущем. Причину следует искать в характере современной войны, которая под влиянием националистического универсализма и современных технологий претерпела далеко идущие изменения. Именно здесь мы находим пятое и последнее из фундаментальных изменений, которые отличают мировую политику середины XX века от международной политики предыдущих эпох.
Тотальная война
Мы уже отмечали, что война в наше время стала тотальной в четырех различных отношениях: в отношении (i) доли населения, полностью отождествляемого в своих эмоциях и убеждениях с войнами своей нации, (2) доли населения, участвующего в войне, (3) доли населения, пострадавшего от войны, и (4) цели, преследуемой войной. Когда Фенелон писал в начале восемнадцатого века, война была ограничена во всех этих отношениях и была такой с самого начала существования современной государственной системы.