Ситтин (СИ)

— Узнаешь ближе к ночи, — пообещал Грен. — Помнишь, я же тебе обещал?

— Помню, — кивнула она.

Едва они вступили в дом, как раздалась музыка. Пьеса для двух саксофонов и рояля. Играли Старший, Средний и Эшу. Светлая, радостная и торжественная музыка. Она отражалась от высокого потолка, стен, окон и наполняла гостиную. Пьеса была недлинная. Грен подозревал, что ее написал Старший, и именно к этому случаю.

Гостей было немного — семья Старшего, но без внучки, семья Среднего, но без Ники, Эшу и Дани. Ну и Гинко, изрядно ошарашенный всей этой торжественностью.

Праздничное застолье решили не устраивать. Тави просто накрыла стол в кухне и велела духам не подпускать к нему животных.

— Девять музыкантов, — покачала головой Туу-Тикки. — И ведь все мы будем играть. А слушать кто?

— Я, — помахала рукой Тави. — Я-то не музыкант.

— Я буду рад, — наклонил голову Гинко. С него уже сняли жесткую повязку, но руку он все еще держал на перевязи.

— Дэн, — повернулся к тому Грен. — Эшу. Дани. Вы помните?

— Что помнят? — удивилась Туу-Тикки, сбрасывая туфли на каблуках и с облегчением ступая босыми ногами на деревянный пол.

Тави протянула ей набитую трубку, и Туу-Тикки с удовольствием закурила.

— Сейчас, — сказал Грен. — Сейчас.

Дэн взял из кресла свою гитару и сел с ней. Старший достал откуда-то флейту и поднес к губам. Дани устроился с хангом прямо на полу. Тронул клавиши Эшу. Прозвучало вступление, и Грен запел:

— Между тем, кем я был,

И тем, кем я стал,

Лежит бесконечный путь;

Но я шел весь день,

И я устал,

И мне хотелось уснуть.

И она не спросила, кто я такой,

И с чем я стучался к ней;

Она сказала: “Возьми с собой

Ключи от моих дверей.”

Гости разошлись к ночи. Гинко попрощался и ушел спать. Кай подлизывал тарелку из-под плесневых сыров, которую Грен поставил на пол специально для него.

— Как хорошо получилось, — сказала Туу-Тикки, потягиваясь. — Вы долго репетировали «Ключи от моих дверей»?

— Дней десять, — ответил Грен, кладя ладони ей на талию. — Вот такой и оставайся. И не вздумай снова худеть.

— Не буду, — покладисто согласилась Туу-Тикки. — Знаешь, я очень тронута. Ты думаешь, это песня про нас?

— Про меня точно. И не только про меня. Я ведь говорил с братьями. Просто они этой песни не знали.

Туу-Тикки мягко высвободилась и взяла трубку. Спросила:

— У меня косметика не поплыла?

— Вроде нет, но ты все же смой ее. Ты и так хороша.

— Откуда тебе знать, если ты меня почти не видел ненакрашенной?

— Видел. В ванной, — улыбнулся Грен. — Помнишь? У тебя яркие губы и темные ресницы. Не обязательно усиливать это косметикой.

— Губы я обычно делаю бледнее, — возразила Туу-Тикки и закурила. — Ох, хорошо. А зачем мне сейчас умываться? Перед сном.

— Спать мы будем не здесь, — покачал головой Грен. — Медовый месяц, помнишь?

— Что, прямо сейчас? — удивилась Туу-Тикки.

— Зеркало, — напомнил он.

— Мне нужно что-то с собой взять? — спросила она.

— Нет. Ничего. Разве что трубку, если ты не можешь без нее обходиться.

— Могу вообще-то. Ну жди.

Туу-Тикки поднялась к себе. Грен сел на стул перед арфой, тронул струны. Сегодня он много играл — и сам, и вместе с остальными. Джазовый джем с арфой — это было очень странно, и все же здорово. Чувство близости, чувство общности, радость — и то, что Гинко слушал музыку как зачарованный, и то, что к вечеру, выпив достаточно вина, петь вместе с сестрами стала даже Тави. Неважно, что у нее сырое сопрано и совершенно не поставлено дыхание, главное — она пела! «Виноделие», и «Город золотой», и «Вальс при свечах», и что-то еще… А Туу-Тикки играла, и играла она хорошо. Значит, для перекрестка в ситтине Грен будет играть вместе с ней. Что бы там ни думал о себе Эшу.

Но его подарок оказался хорош. Эшу вручил молодоженам дорогущие дизайнерские солнечные очки, зачарованные на «человечность».

— В них для людей вы будете выглядеть как люди, — объяснил он. — Не обязательно даже надевать. Можно на воротник повесить.

Туу-Тикки вернулась в гостиную. Умытая, она выглядела совсем юной. Она сняла украшения и вытащила шпильки из волос. Но платье оставила то же.

— Ты восхитительна, — сказал Грен, подхватил белую резную коробку, подозвал Кая и встал. — Идем.

Они вместе подошли к зеркалу. Туу-Тикки крепко держала Грена за руку.

— Я волнуюсь, — сказала она. — Твой дед…

— Мы выйдем там, где жил я, — объяснил Грен. — Дед живет отдельно. Все будет хорошо.

Он коснулся зеркала. Оно пошло волнами, отразило древесные стены в лианах, и они вместе шагнули вперед — Грен, Кай, Туу-Тикки. Туу-Тикки запнулась, и Грен поддержал ее.

— Вот что было моим домом несколько лет, — сказал Грен. — Листьев нанесло, правда.

Туу-Тикки огляделась. Она стояла внутри огромного древесного ствола. Через щели в коре пробивались солнечные лучи. Потолок терялся в сумраке, под ногами шуршали мелкие золотые листочки. Позади нее было вделанное в стену серебряное зеркало, чуть вытягивающее отражения по вертикали. Ближе к выходу был сложенный из камней очаг, слева висел гамак, справа стояла резная скамейка, над ней висела какая-то одежда.

— Скромно, — оценила Туу-Тикки.