Сиваш

— Михаил Васильевич, хоть нас не ругайте! — весело запротестовал Гусев. — Отдайте эту телеграммку Сергею Аркадьевичу, пусть спрячет куда-нибудь подальше. Сергей Аркадьевич, запрячь, пожалуйста!.. А что касается той статьи в газете, будто с Врангелем сейчас не справиться, то, к счастью, у нас прескверно организована доставка газет, а фронт вон как рванул на юг. Статья еще не дошла, не смутила бойцов. И надеюсь, когда дойдет, наши бойцы уже будут греться на крымском солнце, читать статью и смеяться. — Сам Гусев уже не улыбался весело; сжав кулак, он тихо, убеждающе и доверительно говорил: — Я был в войсках. Настроение — зубами железо сгрызут, чтобы достать Врангеля. Михаил Васильевич, ведь решено штурмовать, менять решения не будем. Такой ответ на эту телеграмму я подпишу. Она предлагает голодному не есть хлеба, подождать, когда будет булка… Пусть сами эту булку едят. Напишем Ленину; решение ЦК взять Крым до зимы фронт выполнит. Выполнит во что бы то ни стало. На эту телеграмму, считаю, нужно ответить жестоко…

— Лучше всего — взятием Крыма, — негромко сказал Фрунзе. — Как командующий, заявляю без всяких дипломатических аппарансов: ну их всех к дьяволу! От решения немедленно штурмовать не откажусь. И хочу, чтобы у нас в штабе и в войсках не было никаких сомнений на этот счет, главное — никаких колебаний. С колебаниями начинать такую операцию невозможно. Атака угнетает противника, даже хорошо укрепившегося. В нападении обнаруживается воля более сильная… Врангель в степных просторах был слабее, однако, наступая, срывал подготовку красных войск. Побеждает более сильный, но момент атаки сам является частью силы и дает более шансов на успех, даже в условиях Перекопа и Сиваша.

Быстрым и точным движением Фрунзе открыл ящик стола, достал книгу.

— Вот, французская! Смотрите, как волнуются французские штабы в ожидании решительной немецкой атаки, не зная места ее и времени. Чуть ли не катастрофа! Уверен, что нечто подобное сейчас переживает и врангелевский штаб… Нам, по существу, предлагают погасить наступательное настроение частей! Неверные объективно, утверждения этой телеграммы психологически просто вредны. Это ликвидаторство. Против этого я восстаю самым решительным образом, как лицо, ответственное перед ЦК. Сознаю, что перед нами очень сильные укрепления, а наши тылы, артиллерия отстали, к тому же внезапно начались морозы. Армия не имеет зимнего обмундирования. Все это так, но в дальнейшем трудности возрастут в стократ. Каждый потерянный час усиливает белую армию. Мы не можем медлить. Разгромленный, морально надломленный противник быстро не перестроится. Если мы произведем подготовку накоротке, атакуем в ближайшие несколько суток, Крым будет нами взят непременно, с Врангелем будет покончено. Упустить этот момент — преступление перед народом. Обстановка диктует немедленный штурм, и мы произведем его, если даже придется отвечать головой!

Книга, брошенная им на стол, чуть было не соскользнула, однако Фрунзе молниеносным движением подхватил ее на лету, а потом резко задвинул ящик.

— Полностью и абсолютно верю в успех. Воля войск взять Крым сделает свое дело. Этого, наверно, не учитывают некоторые отправители телеграмм… Итак, едем к войскам — время не терпит, — едем в первые линии. На месте почуем, чем дышат дивизии, форсируем подготовку. Если больше нет вопросов и замечаний, прошу собираться в дорогу.

Фрунзе надел свою длинную с меховой опушкой бекешу. Крючками ловя петли, он говорил озабоченно, но со свободной силой:

— Меня волнует наша Азовская флотилия. Главком говорит, что получено сообщение комфлота; вероятно, канонеркам удастся выйти из Таганрога, хотя и мешает лед. Но это «вероятно» и этот лед! Я не знаю, что там у них заморозило: море или душу. Но без флотилии на левом фланге мы пропадем!.. Как пить дать! Еще раз передайте Азовской флотилии в Таганрог: во что бы то ни стало приблизиться к крымскому берегу и поставить минные заграждения не позднее восьмого ноября…

В коридоре штаба фронта гремели сапогами связные, слышались звон шпор, попискивание телеграфа. Фрунзе сунул в карман одному из своих ординарцев пачку махорки, ординарец широко улыбнулся. Высокорослый, он сверху вниз смотрел на прихрамывающего Фрунзе. Пропоет пуля в степи на виду у противника, снаряд вопьется в землю — ординарец готов грудью заслонить командующего. Ординарец строго нахмурился, услышав:

— Собирайся, Тимофей, едем…

* * *