Сиваш

И снова думал. Стало быть, очень важно осуществить продвижение по Арабатской стрелке. Один из полков уже пытался это сделать. Но в Азовском море, отделенном Арабатской стрелкой от Сиваша, курсировали врангелевские корабли. Они простреливали стрелку на всю ее ширину. На ровной пустынной песчаной косе корабли легко увидели красный полк, орудийным огнем рассеяли его, заставили вернуться. Помочь могла только Азовская флотилия с ее канонерскими лодками — подойдут к Арабатской стрелке, поставят мины, откроется посуху путь…

Наконец далеко впереди, где сошлись рельсы, в ясное небо прянул дымок. Идущий из Мелитополя паровоз гудел — вызывал требовательно и властно. Все встали на шпалы, с ликованием встретили горячий паровоз с бронированными вагонами — свеженький, недавно отбитый у белых бронепоезд. Название «Волк» еще не соскребли, лишь поцарапали.

Теперь, думалось, полетят, как на крыльях. Но и дальше путь был ненадежен. Топливо — разбитые вагонные двери.

Лишь поздней ночью добрались к низким огонькам степного города, в расположение резерва фронта — Тринадцатой армии. Сразу, не отдыхая, «сели на телеграф». В вагон к Фрунзе явились командарм Тринадцатой и приехавший из Перекопа член военного совета Шестой армии. Несколько дней назад Фрунзе приказал сбросить на вал с самолета листовки: предложение белым прислать парламентера для переговоров о мирной сдаче. И вот теперь, грея руки о горячую кружку чая, член военного совета Шестой армии рассказывал:

— Минут через десять, как упали листовки, с вала ударили из орудий. Все же на другой день к вечеру, смотрим, идет офицер с белым флагом на палочке, за ним — солдат с трубой. Заиграл, стрельба затихла. От нас пошел политрук ударного полка. Сошлись в степи. Офицер, багровый от мороза, и позади него трубач — оба хорошо одеты. С интересом смотрят на нашего. Малость смешной — в короткой шинелишке. Офицер усмехнулся, но сохраняет парламентерскую вежливость. Наш говорит: «Хватит землю кровью поливать! Чтобы этого больше не было, кладите оружие. Все равно положите». Офицер стиснул зубы, побелел: «Я не уполномочен решать…» Принял бумагу, повернулся, трубач сыграл обратную дорогу. И наш повернулся, пошел к себе неспешным шагом. Едва ввалился в окоп, как с вала снова огонь… А на другой день часам к двенадцати они сбросили свои афишки. Вот, поглядите.

Член военного совета вынул из кармана и подал сложенный листок. Фрунзе, придвинув лампу, читал нахмурившись:

— «Красные! Уходите! Вы никогда не возьмете Перекопский вал. Когда бы вы ни пошли в атаку, вас встретит огонь сотен орудий и тысяч пулеметов… Вы взорветесь на фугасах, повиснете на проволочных заграждениях, падете от пуль и осколков, сгорите на нашем огне…» — Фрунзе равнодушно отодвинул от себя листок.

— Ничего нового… Единственная моя и, если хотите, категорическая просьба к вам, товарищи перекопцы, не сомневайтесь именно сейчас. Ведь там, у Врангеля, визжат в отчаянии, хотя и много у них фугасов и прочего. Передайте командарму горячий привет и скажите ему: на левом фланге, на Арабатской стрелке, на Чонгаре все сделаем, чтобы на Перекопе было легче. Вот только подойдет флотилия, и мы тут устроим для вас, перекопцев, прекрасный аккомпанемент.

Кто-то приотворил вагонную дверь. Фрунзе дружелюбно позвал: «Войдите!» Вошел адъютант: получено донесение разведки из штаба Четвертой.

— Дайте! — Фрунзе немедля взял листок и приблизился с ним к лампе. — Вот, пожалуйста! В устье Салгира против Арабатской стрелки у Врангеля охранение слабое. Сообщают, жидкие конные отрядишки бегают по пустынному побережью. — Вынул часы. — Скоро утро. Чуточку вздремнем, а взойдет светило — едем к Арабатской стрелке… Сергей Аркадьевич, пусть подготовят паровоз!

2

Через несколько часов темные, замерзшие окна вагона окрасились зарей. Всю ночь гнавший ленту станционный телеграф наконец принял сообщение из Таганрога — от командующего Азовской флотилией. Ввиду рано наступивших сильных морозов таганрогская бухта затянута льдом. Но в ближайшие часы флотилия постарается выйти в море. Моряки горят желанием помочь армиям взять Крым.

«Подведет военфлот», — мелькнула, взволновала догадка. А сказал медлительно, обычным своим мягким, приятным голосом, потирая чистые, порозовевшие на морозе щеки:

— Что ж, будем надеяться… Но нужно приготовиться к худшему. Тогда все будет хорошо. Посмотрим, что там, на Арабатской стрелке.

Постукивая колесами, вздрагивая, подошла платформа с автомобилями, вчера оставленными у реки. Сразу же ее прицепили к штабному поезду, паровоз дал гудок.