Загадочный, пугающий и обновляющий эпизод с появлением блондинки оказался пиком болезни Сивиллы. После этого события наступили дни, когда она попросту сидела и впитывала эмоции, оценки, знания и переживания, которыми с начала июня этого года добровольно делились с ней другие «я». И пока она по-новому оценивала свое формирующееся «я», внутри ее происходила генеральная реорганизация личности. Прошлое сливалось с настоящим; личности каждого из альтернативных «я» сливались друг с другом. Возвращалось прошлое, а вместе с ним – исходное ди тя по имени Сивилла. Дитя, которое не существовало в виде единого целого с трех с половиной лет. Не все одновременно выходило на сознательный уровень. Но то, что выходило, было нормальными воспоминаниями и новым ощущением времени. Через тридцать девять лет часы наконец-то перестали быть непостижимыми.
Спустя неделю после кризиса 7 июня Сивилла оживленно обсуждала с доктором Уилбур свои планы – заняться трудотерапией. Планы эти включали отъезд из Нью-Йорка.
– Старые страхи, похоже, ушли, – заметила доктор Уилбур. – Вы чудесно выглядите.
– Да, все хорошо, доктор, – улыбаясь, ответила Сивилла. – Я и думать забыла о своем последнем приступе. Но я прекрасно знаю обо всем, что происходило во время него. Это совсем не то же самое, что было в прошлом. – Потом она добавила: – Вы хотите знать про блондинку? Понимаете, я чувствую, что она со мной. Я уверена, что никогда больше не диссоциируюсь.
– Раньше вы этого не говорили, – сказала доктор, – хотя никто из «других» не появлялся уже довольно давно.
– Не говорила, потому что раньше не была в этом уверена.
– Можно выяснить, все ли воспоминания других «я» стали вашими, – предложила доктор. – Давайте попробуем.
В течение нескольких последующих сеансов гипноза доктор Уилбур сравнивала воспоминания Сивиллы и тех «я», которых все еще можно было идентифицировать.
Ни у одного из этих «я» не нашлось ни единого воспоминания, которое не принадлежало бы одновременно и Сивилле.
Более того, совершенно изменилось отношение Сивиллы к другим «я»: от первичного отрицания – через враждебность – к принятию и даже любви. Научившись любить эти части себя, она в результате превратила презрение к себе в любовь к себе. Это превращение стало еще одним важным шагом на пути к интеграции и восстановлению.
Через три недели после кризиса 7 июня доктор Уилбур загипнотизировала Сивиллу и вызвала Вики Антуанетту.
– Как дела, Вики? – спросила доктор. – Как идет прогресс у вас в глубинах?
– Вы знаете, что теперь я являюсь частью Сивиллы, – ответила Вики. – Она всегда хотела быть похожей на меня. Теперь мы стали единым целым. Раньше я говорила: «То-то или то-то случилось еще до меня». Теперь я говорю: «Это случилось уже после меня». Понимаете, я больше не свободна.
Это был последний раз, когда доктор Корнелия Б. Уилбур беседовала с Викторией Антуанеттой Шарло.
Второго сентября 1965 года доктор Уилбур записала в дневнике анализа случая Дорсетт: «Все личности слились в одну».
Тридцатого сентября в старом кирпичном доме занимались переездом. Мебель и картины Сивиллы отправлялись в Пенсильванию, где она получила работу в области трудотерапии; сама она переезжала в квартиру Флоры, чтобы прожить там две последние недели в Нью-Йорке.
В квартиру Флоры вошла новая Сивилла, новая не только для Флоры, но и для самой себя. Она не была той, которую называли бодрствующей Сивиллой, не была и кем-либо из пятнадцати остальных «я». Она была всеми ими сразу. Подобно Миранде из «Бури», она стояла на пороге открытия, чуть ли не буквально восклицая:
…О чудо!
Сколь много добрых здесь существ
Великолепен новый мир,
В котором есть такие люди.
Этот мир казался ей новым, потому что она сама стала новой; казался реальным, потому что впервые за всю свою взрослую жизнь она являлась цельной реальной личностью. Молча сняв пальто и разместив сумки, Сивилла опустилась в кресло и наконец заговорила:
– Я была здесь раньше – и в то же время не была.
– Которая «я»? – спросила Флора.
– «Я», которая умеет чувствовать, – ответила Сивилла. – Теперь у меня новые, реальные ощущения. Они совсем не те, что раньше.
Слова «совсем не те, что раньше» стали ключом к пониманию того, что, хотя теперь у Сивиллы были чувства, которые в течение тридцати девяти лет были спрятаны «другими», ее точка зрения все еще принадлежала бодрствующему «я».
Флора приготовила легкую закуску, и пока они ели, беседа вращалась вокруг каких-то незначительных тем. Затем, без всякой связи с последней произнесенной фразой, Сивилла заметила:
– Воспоминания делают личность эмоционально зрелой.
Несмотря на общий характер этой фразы, Флоре было ясно, что Сивилла имеет в виду себя, желая сказать: «Теперь, когда „другие“ вернули мне свои воспоминания, я получила возможность стать эмоционально зрелой; став цельной, я стала зрелой».
Хотя новая Сивилла производила впечатление более зрелого человека, внешне она, как это ни парадоксально, выглядела моложе своих сорока двух лет. Впечатление это еще больше усилилось, когда она заметила: