Сивилла – волшебница Кумского грота

Оставив его в покое поразмышлять, друзья стали совещаться о том, что им предпринять для спасения отечества от налегшего черной тучей гнета тирании звероподобных людей, узурпаторски захвативших власть, после того как они убили мудрого царя Сервия, которого до сих пор все хорошие римляне жалели.

Лицо Валерия было грозно, с насупленными бровями, а голос звучал, жестко, холодно.

– Я уверен, что мы скоро отмстим тиранке за все наши беды, – сказал он. – Власть Туллии, всем ненавистной, мы или низложим, или сами падем, отдадим за это свои головы.

– Да! – вскричали все. – Да будет так!

– Перед Марсом, защитником чести Рима, обет роковой мы даем.

– Да!

– Да!

И все подняли руки с обнаженными мечами, призывая в свидетели клятвы бога войны, от которого, по их верованиям, родился Ромул.

– Туллия напрасно хвалится огромным войском! – продолжал Валерий. – У нее только и есть верные наемники-этруски, присланные тестю Октавием, а римляне все покинут ее, лишь только раздастся наш призыв.

– Никто и ничто не расторгнет священнейших уз нашей дружбы, укрепленной теперь клятвой во благо Рима! – воскликнул Спурий, соединяя свою руку с протянутыми руками друзей. – Внимай нам, Марс-Копьеносец, грозный мститель за поругание исконных прав граждан великого Рима! – обратился он к небу. – Внимай нам, вся небесная твердь, все боги, все герои, обращенные в звезды!.. Воздадим тиранке позором за наше бесчестье, погибелью лютой – за смерть несчастного Турна и других ее жертв.

– Я уверен, – заявил Валерий, – что если ты, Спурий, станешь во главе нашего дела, то по первому зову не только римляне восстанут, но и весь Лациум. Трусливые этрусские наемники убегут от первого натиска.

– Но не забудьте, мою давнюю мольбу, – вмешался Луций, – пощадите Тарквиния! Каким бы он ни был злодеем прежде, теперь он совсем одряхлел. Боги воздали ему за пролитые слезы и потоки крови, воздали долгим, томительным гнетом, мучением от причуд полоумной жены. Тарквиний спился и давно не принимает участия в делах правления. Не от него, а от Туллии тяжко страдает несчастный, ограбленный Рим. Ее мотовство и жестокость составляют причины жалоб бедствующего города.

Брут давно слегка косился на Луция за постоянное выгораживание Тарквиния, доводившегося ему двоюродным дядей, облагодетельствовавшего его семью разными дарами и привилегиями, но не намеревался отдалить его от общего дела, не подозревал в склонности к измене, потому что его тесть Спурий, глава оппозиции, верил ему.

Брут стал и теперь уверять Луция, что все они с ним согласны, постараются спасти жизнь его дяде, веря, что их мести достойна одна Туллия.

– Случается нередко, – саркастически заметил этот хитрый человек, – что дом-то очень удобен, но неприятен его сосед. Твой дядя стал сговорчив и покладист в последние годы, зато у тетушки милости не выпросишь. В Этрурию дорога зарасти не успела. Оттуда пришел к нам Приск, отец Тарквиния, там вся его родня. Пусть он туда убирается доживать свой век у зятя. Долой его! Довольно квиритам гнуться перед чужестранцем-этруском! Мы можем вручить власть одному из своих патрициев, кого найдем достойным. Этруск римлянам не нужен, он исконный враг. Туллию же мне предоставьте, я совершу сам над ней мою беспощадную месть, потому что пострадал от нее всех больше я, патриций древнего рода, спасшийся от казни тем, что был превращен в шута. Мои родители, жена, брат и другие родные, погубленные Тарквинием по внушению Туллии еще при царе Сервии, ограбленные, оклеветанные, сосланные, казненные… эти страдальцы хором взывают ко мне день и ночь из преисподней, чтобы я отомстил за их позор и гибель. О бедный наш Рим! Горька твоя судьбина! Но когда настанет день возрождения его померкшей славы, у сынов его рука не дрогнет, чтобы увенчать его новым лавром.

– Конечно, не дрогнет, – подтвердил Спурий.

– Никто из настоящих квиритов не струсит, – прибавил Валерий.

– Веди же нас! – воскликнул Луций.

– Как тут не верить в победу! – продолжал полководец. – Сражаясь за честь и свободу отечества на его стогнах, подле святых, дорогих нам отцовских могил, разве мы не найдем в избытке силы для этого в своих ожесточенных тиранией негодующих душах?! Мы будем знать, что наши жены, сестры, дети усердно молятся за нас в храмах, мы будем биться в полной уверенности, что их слезы и жертвы смягчат богов!

– Каждый из нас будет помнить, – сказал Валерий, – что, сражаясь, мы стремимся избавить от гибели друзей, родителей, братьев, стараемся спасти своих детей!

– Эмилий, теперь ты мне веришь? – спросил Брут смущенного юношу, продолжавшего стоять одиноко у дерева поодаль от группы собравшихся.

– Я верю, хоть и мнится мне все это сном, сладкой мечтой, – тихо отозвался он, – прости мне, Юний, мое недоверие! Прости меня, друг моего отца!..

И он упал к ногам своего защитника.

Глава VI. Римская девушка

– Я прощу тебя с одним условием, – заявил Брут, – называй меня отцом.

– Я этого не смею, – возразил Эмилий в смущении, – палачом и лжецом называл я тебя.

– Осторожность твоя говорила это, забудь твои речи!..