Скала Прощания. Том 2

Вспоминая о грандиозной неудаче своей первой попытки бегства, за которой последовали другие эксперименты, подтвердившие первоначальный вывод, Саймон презрительно фыркнул и швырнул другую ветку в воду. Каждая следующая попытка сбежать приводила его в центр Джао э-тинукай’и.

«Как я мог быть таким олухом? – с тоской думал он. – Почему решил, что мне будет легко отсюда сбежать, когда мы с Адиту ушли от зимы, чтобы сюда попасть?»

Ветка закрутилась, вращаясь, как флюгер, а потом ее унесло слабое течение.

«Она, как я, – подумал Саймон, глядя на ветку. – Именно так меня воспринимают ситхи. Некоторое время я пробуду здесь, а потом умру, а они даже не поймут, что я старею».

От этой мысли его вдруг охватил ужас, и внезапно более всего на свете ему захотелось оказаться среди таких же недолго живущих людей, даже рядом с Рейчел Драконихой, чем с этими безупречно вежливыми бессмертными с кошачьими глазами.

Саймона переполняли тревоги и раздражение, и он прыжками помчался вверх по берегу, пиная тростник, попадавшийся на пути, и едва не столкнулся с одетым в свободные синие штаны мужчиной ситхи, который стоял в зарослях и смотрел в сторону реки. В первый момент Саймон подумал, что незнакомец за ним шпионит, но тонкое лицо ситхи не изменилось, когда он подошел ближе. И ситхи не отвел глаз, когда юноша его миновал. Незнакомец тихонько напевал хриплую мелодию, состоявшую из свиста и пауз. Его внимание было сосредоточено на росшем на берегу реки дереве, чьи корни уходили в воду.

Саймон не удержался от недовольного фырканья. Что не так с этими людьми? Они бродят повсюду, как сомнамбулы, говорят вещи, не имеющие смысла, – даже Джирики иногда произносит таинственную чепуху, а ведь он всегда казался Саймону самым прямым из всех ситхи, – и все смотрят на него, как на насекомое. Если вообще соизволяют заметить.

Несколько раз Саймон встретил Ки’ушапо и Сиянди, сопровождавших Джирики и отряд Саймона во время путешествия на север от Альдхорта до подножия Урмшейма – он не сомневался, что это они, но ни тот, ни другой никак не показали, что узнали его, даже не поздоровались. Саймон не мог поклясться, что не ошибся, но то, как они старательно отводили глаза в сторону, убедило его, что он прав.

После путешествия по северным пустошам родич Джирики Ан’наи и солдат из Эркинланда Гриммрик погибли на драконьей горе Урмшейм, под ледяным водопадом, получившим имя Дерево Удун. Их похоронили вместе, смертного и бессмертного, и тогда Джирики сказал, что история таких случаев не знала в течение столетий. А теперь Саймон, смертный, пришел в запретный Джао э-тинукай’и. Ки’ушапо и Сиянди могли не одобрять его пребывания здесь, но они знали, что он спас их принца Джирики, а еще, что Саймон Хикка Стайя, Несущий Стрелу, – так почему же они так старательно его избегают?

А если Саймон ошибся, тогда почему настоящие Ки’ушапо и Сиянди его не нашли, ведь он единственный смертный среди ситхи. Неужели они так рассердились на Саймона за появление здесь, что не могут хотя бы поздороваться? Может быть, им в каком-то смысле неловко за Джирики, который привел такое существо в их тайную долину? Тогда почему они ему этого не сказали, почему не сказали ничего? Дядя Джирики, Кендрайа’аро, хотя бы честно и прямо выказал свое отрицательное отношение к смертным.

Размышления о подобных вещах привели Саймона в еще более мрачное настроение. Полный гнева, он снова спустился к речному берегу. Ему потребовалось огромное усилие, чтобы не вернуться к наблюдавшему за рекой красавцу ситхи, чтобы окунуть его тонкое, чуждое лицо в грязь.

Саймон зашагал по долине, он уже не думал о побеге, просто хотел избавиться от переполнявших его чувств, на пути ему встретились еще несколько ситхи, большинство просто гуляли в одиночку, хотя попались и несколько молчаливых пар. Некоторые смотрели на него с нескрываемым интересом, другие, казалось, не замечали. Группа из четырех ситхи слушала пятого, который пел, и они не отрываясь следили за плавными движениями певца.

«Милосердный Эйдон, – мысленно проворчал Саймон, – о чем они вообще думают? Они даже хуже доктора Моргенеса!»

Впрочем, доктор был также склонен к долгому молчанию, которое нарушало лишь его лишенное мелодии пение. Однако Моргенес хотя бы в конце дня мог откупорить кувшин с пивом и начать рассказывать Саймону истории или ругать за ужасный почерк.

Саймон пнул еловую шишку и стал смотреть, куда она покатится. Он неохотно признавался самому себе, что ситхи красивы. Их изящество, плавные линии одежды, безмятежные лица – все заставляло его чувствовать себя грязной дворняжкой, которая болтается рядом со столами, накрытыми белоснежными скатертями в доме большого лорда. И хотя плен угнетал Саймона, иногда жестокий внутренний голос шептал, что это справедливо. Он не имел права здесь находиться, и теперь, когда сюда явился такой жалкий оборванец, он уже никогда не сможет уйти, чтобы марать бессмертных своими историями. Как персонаж Джека Мундвода Осгаль, он отправился в волшебный курган. И мир для него уже не будет прежним.